В вестибюле, где у меня было так много связано со всем этим злосчастным днем, толпа рабочих и солдат взламывали ящики, о котоpых казаки говорили, что они с золотом и бриллиантами. Я на одну минуту просунул голову между плеч, чтобы заметить содержимое, но неудачно. Мешкать же было нельзя и мы продолжали идти. Прошли мимо лестницы, на которой я взял в плен матроса, от которого дважды пришлось ускользать.
Но вот корридор. Затем лестничка, на которой спешащая во Дворец группа солдат Павловского полка учинила допрос и, удостоверившись, что ни у меня, ни у юнкера нет оружия, оставила нас в покое и пошла дальше.
Мы тоже двинулись. Но вдруг мастеровому пришло в голову какое-то решение, и он, оставив нас ожидать его, побежал вслед за уходящими. Через минуту он вернулся с солдатом Павловцем и обращаясь ко мне сказал, что дальше нас будет вести этот солдат, а он должен вернуться назад. Я и юнкер поблагодарили его за услугу и мы расстались.
Но вот мы и на Миллионной. В конце ее, у Марсового Поля, трещали пулеметы, а сзади гудела толпа и среди нее горели огни броневиков.
На Миллионной же было пусто, темно. Мы шли по середине улицы.
Но вот навстречу попалась группа из 3-х человек. В темноте нельзя было видеть, кто идет. Наш сопровождающий окликнул. Оказались Преображенцы. Он справился о комитете полка, под сень которого он предполагал нас сдать для ночлега, так как через Марсово Поле пройти уж никак нельзя было бы из-за патрулей.
Спрошенные отвечали, что он еще заседает и чтобы мы спешили.
– "Полк держит нейтралитет, и комитет взял на себя охрану порядка; он и вас примет", – говорил он, идя с нами дальше.
"Итак, я в плену. Оригинально. Ну, посмотрим, что произойдет дальше", – решал я, – как солдат объявил, что мы пришли, и вошел в открытую дверь одного из домов по левой стороне Миллионной, откуда на улицу падала полоска света.
Вошли. Передняя – пусто. Прошли в корридор, голоса из ближайшей комнатки нас остановили у ее двери. Солдат вошел и через несколько секунд выскочил, прося "пожаловать".
Маленькая комната. Накурено. Усталые лица двух поднятых голов от какой-то бумаги повернулись в нашу сторону.
– "Кто вы?" – раздался вопрос. Спрашивал офицер.
Меня что-то обожгло. "Я из Зимнего. Защищал Временное Правительство. Дворец взяли. Правительство арестовано. Ради Бога, капитан, во имя чести вашего мундира, дайте мне одну из ваших рот. Надо идти туда. Поднимайте солдат", – горячо понес я вздор, забыв, где нахожусь, видя пред собой лишь офицерские погоны.
– "Вы с ума сошли!" – вскочил офицер. "Вы не туда попали! Какой Зимний? Как вы могли оттуда выйти? Глупости!.. Идите в другой полк, у нас нет свободного места", – резко отчеканивал он.
"Да нет", – вмешался юнкер, – "мы оба оттуда. Временное Правительство арестовано на наших глазах! Господин поручик говорит правду".
– "Арестовано? Кто?" – раздался вопрос с порога другой комнаты. Я взглянул в сторону вопроса: спрашивающий оказался солдатом.
– "Чепуха", – проговорил капитан, – "они повторяют какие-то сказки о том, что Зимний кем-то взят. У нас места нет; не мешайте нам. Идите в Павловский полк", – снова твердо отчеканивал капитан.
"Послушайте", – обратился он к вошедшему, – "вот здесь, мы с прапорщиком…" "Извините, что беспокоили", – наконец соображая, что упоминанием о Зимнем мы вредим себе, ответил я и вышел.
Наш сопровождающий еще был в корридорчике.
"Вот что, любезный, отведите нас в Павловский полк. Здесь нет места", – попросил я.
Солдат согласился и мы двинулись.
Теперь пулеметы стучали громче. Местами щелкали винтовки.
– "Расстреливают", – прервал молчание солдат.
"Кого?" – справился я.
– "Ударниц!"… – и помолчав, добавил: "Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Оне у нас. А вот, что отказывается, или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке!"…
"Ого, куда я попаду сейчас!" – пробежала жуткая мысль в голове… "Эх, все равно!" В этот момент раздался оклик: "кто идет?" – и на фоне справа, впереди светящегося сиротливо фонаря показался матрос.
Но не успели мы что-либо ответить, как матрос, завопив: "А, офицерская сволочь!" и схватив винтовку наперевес, сделал выпад в меня.
"В живот!" – мелькнуло в голове, и я невольно закрыл глаза.
"Отчего не больно?" – неслось в голове, и я открыл глаза.
Перед мною стояла спина сопровождающего меня солдата. Я продвинулся вправо.
Матрос лежал на земле, мокрый от изредка моросящего дождика, и что-то бормотал.
"Бегите вправо на угол! Я сейчас", – бросил мне солдат, продолжая держать винтовку за штык.
Я обежал фонарь и, подойдя к углу, остановился. Юнкера не было. Он еще раньше убежал.
"Как быстро все произошло", – соображал я, поджидая солдата, который и не замедлил подойти.
– "Сволочь!" – говорил он. "Этих матросов мы за людей не считаем. Им только резать да пить!.. Будет собака помнить!"… – закончил он, шагая рядом.
"А что ты ему сделал?" – по старой привычке обратился я к нему на "ты" с вопросом.
– "Да ничего особенного, Ваше Благородие".
И помолчав, добавил:
"У них, сволочей, всегда кольца на руках, а у меня тут бабенка одна, так я для нее и снял у него. Пьян собака! Теперь, поди, уже спит. Я его к тротуару оттащил, чтобы броневик не переехал. А вот и наши патрули. Я вас сдам им, чтобы они вас проводили. Да вы, ваше Благороде, не говорите, что из Дворца. Я им скажу, что вы из города сами пришли в Преображенский полк, да там места нет, вот вас сюда и послали", – говорил заботливо мне мой спутник.
"Ну, спасибо за совет. Только, родной, у меня денег нет. Я все отдал!" – "Что вы, ваше Благородие! Я из кадровых, с понятием. Мне, да и многим нашим ребятам так тяжело видеть, что делается в Матушке Россее, что мы и в толк не возьмем. А господ офицеров мы по-прежнему уважаем и очень сочувствуем. Да что делать, кругом словно с ума сошли! Ну, будьте счастливы!.." – И солдат подбежал к остановившемуся патрулю.
Через минуту я был в корридорах Павловских казарм, куда меня ввели двое патрульных.
– "Откуда?" – спросил болтавшийся в корридоре солдат.
Я молчал – соврать солдату мне было стыдно.
– "Со стороны", – в голос ответили патрульные.
– "Ладно; в ту дверь, ежели со стороны; а вы поменьше таскайте всякий хлам", – говорил он, уже обращаясь к патрульным.
"Какой это хлам?" – устало соображал я, идя к указанной двери.
– "Через комнату, в следующую!" – крикнул мне вслед солдатишко, когда я отворял дверь.
В комнате было тепло, грязно, полусветло и пусто. Из двери налево доносились какие-то звуки. Прислушался: стон то повышаясь, то понижаясь, продолжал залазить в эту грязь четырех белых стен. Пошел к двери напротив. Открыл ее остановился в изумлении.
