городе уже появились прокламации с призывом на демонстрацию, я, опираясь на наличность призыва, спроектировал произвести в предупреждение демонстрации аресты наиболее активных партийных работников. Я побывал у прокурора палаты, посвятил его в свой план, и он согласился с его правильностью.
Аресты производились административным порядком, от имени губернатора. Взяли человек сто пятьдесят и всем объявили, конечно, причину ареста. Празднование первого мая было сорвано, и если администрация и особенно мы были довольны, то не менее в душе радовались и рядовые партийные работники, что были заарестованы. Всех их освободили через несколько дней после первого мая и для них, конечно, было лучше просидеть в заключении, чем демонстрировать во время войны со всеми затем последствиями. Были довольны и заправилы: хотели-де устроить, да не удалось, – полиция помешала. Лучше отделаться пятью днями в «предупреждение», чем сидеть три месяца «за демонстрацию»…
Наступило лето. В городе было настолько спокойно, что мне разрешили отпуск, который начинался пятнадцатого июля. Но в тот день в Петербурге боевая организация партии социалистов-революционеров, во главе которой стоял тогда Азеф, убила министра внутренних дел Плеве.
Евно Азеф – здоровый мужчина с толстым скуластым лицом, типа преступника, прежде всего был крайне антипатичен по наружности и производил сразу весьма неприятное и даже отталкивающее впечатление. Обладая выдающимся умом, математической аккуратностью, спокойный, рассудительный, холодный и осторожный до крайности, он был как бы рожден для крупных организаторских дел. Редкий эгоист, он преследовал, прежде всего, свои личные интересы, для достижения которых считал пригодными все средства до убийства и предательства включительно.
Властный и не терпевший возражений тон, смелость, граничащая с наглостью, необычайная хитрость и лживость, развивавшаяся до виртуозности в его всегдашней двойной, крайне опасной игре, создали из него в русском революционном мире единственный в своем роде тип-монстр.
И ко всему этому Азеф был нежным мужем и отцом, очаровательным в интимной семейной обстановке и среди близких друзей.
В нем было какое-то почти необъяснимое, страшное сочетание добра со злом, любви и ласки с ненавистью и жестокостью, товарищеской дружбы с изменой и предательством. Только варьируя этими разнообразнейшими, богатейшими свойствами своей натуры, Азеф мог, вращаясь в одно и то же время среди далеко не глупых представителей двух противоположных борющихся лагерей – правительства и социалистов-революционеров – заслужить редкое доверие как одной, так и другой стороны. И впоследствии, когда он был уже разоблачен в его двойной игре, его с жаром защищал с трибуны Государственной думы, как честного сотрудника, сам Столыпин и в то же время за его революционную честность бились с пеной у рта такие столпы партии социалистов-революционеров, как Гершуни, Чернов, Савинков и другие.
И несмотря на всю позднейшую доказанность предательства Азефа, несмотря на всю выясненную статистику повешенных и сосланных из-за его предательства, главари партии социалистов-революционеров все-таки дали возможность Азефу безнаказанно скрыться. Таково было обаяние, и такова была тонкость игры этого страшного человека!
При расследовании обстоятельств его предательства один из виднейших представителей партии дал о нем такие показания: «…в глазах правящих сфер партии Азеф вырос в человека незаменимого, провиденциального, который один только и может осуществить террор… отношение руководящих сфер к Азефу носило характер своего рода коллективного гипноза, выросшего на почве той идеи, что террористическая борьба должна быть не только неотъемлемой, но и господствующей отраслью в партийной деятельности».
Один же из видных партийных работников, Е. Колосов, бывший в свое время боевиком и знавший Азефа отлично не только по его революционной работе, но и в семейной жизни, бывший другом его семьи, после полного раскрытия измены все-таки говорил о нем лично мне: «И все-таки «Иван Николаевич» был недурной человек».
Человек же из рядов правительства, имевший некогда сношения с Азефом по службе, человек далеко не глупый и умеющий разбираться в людях, который самого Азефа держал в руках не один год, и так держал, что тот не имел возможности провоцировать, этот человек – генерал Герасимов, – говорил затем о нем: «Не понимаю, совсем не понимаю, как мог он участвовать в убийстве Плеве и других, он, бывший по своим политическим взглядам скорее кадетом».
Таков был не понятый в свое время никем: ни правительством, ни революционерами, ни единственным его другом – его женой – Евно Азеф, член Центрального комитета партии социалистов-революционеров, шеф ее боевой организации, сотрудник Департамента полиции и в то же время провокатор, в настоящем значении этого слова.
Начав свою работу на правительство, Азеф в течение первых лет этого ремесла был только осведомителем, шпионом-«сотрудником». Он только давал сведения о том, что делается в тех революционных кругах, с которыми он соприкасается. Но положение его в партии понемногу росло, и вместе с тем менялся характер его работы.
После убийства Сипягина, Департамент полиции вызвал Азефа из-за границы для освещения положения дела в России, и Азеф задержался в Петербурге. Не посвящая, конечно, тех лиц из Департамента полиции, перед которыми он отчитывался, Азеф начал энергично работать в интересах партии. Так, он сорганизовал Петербургский комитет, наладил транспорт литературы, начав, таким образом, уже и «провоцировать» и выдавать своему начальству в некоторых случаях результаты своей работы. В то время он сблизился с Гершуни настолько, что последний посвятил его в некоторые из своих предприятий, о которых Азеф Департаменту, однако, не говорил. Гершуни, будучи незадолго перед своим арестом за границей, сказал Михаилу Гоцу, «что на случай своего ареста он поручил Азефу взять в свои руки дело боевой организации и реорганизовать путем кооптации Центральный комитет».
В тот же период времени Азеф вошел членом в Центральный комитет партии. Надо полагать, что и это свое новое положение Азеф скрыл от своего департаментского начальства, так как совместительство ролей члена Центрального комитета и сотрудника давало явную провокацию. Взгляды же тогдашнего директора Департамента полиции Лопухина и Зубатова были настолько строги и щепетильны в отношении агентуры, что нам категорически воспрещалось иметь сотрудников на ролях активных деятелей вообще и в частности членами каких-либо центров. Сотрудники, как указывали нам, могли быть около них, но не в них. В то время не было еще писаных инструкций по агентуре для заведующих розыском, но руководящие указания, предостерегавшие от провокации, даже неумышленной, были неимоверно строги.
Сделавшись после ареста Гершуни шефом боевой организации, Азеф в июле 1903 года поехал за границу и тою же осенью принялся за организацию порученного ему Центральным комитетом убийства Плеве. В это время Зубатова уволили от службы, и Азеф в Париже имел дело с Ратаевым, а наезжая в Петербург, видался с Медниковым.
За границей Азеф составил боевую организацию, в
