любимая, бедная, верная и преданная. [Я на днях нашел изображение «маленького Трувора» с толстыми ручками и ножками и с таким упрямством в повороте головки… После разговора с тобой я немедленно поехал в лимитный магазин, чтобы поспеть к открытию, но увы, он сегодня закрыт, выходной день, поеду завтра. Так или иначе, но обещаю тебе в первой половине декабря прислать зимнее пальто. Мне больно и стыдно, что не удалось этого сделать раньше. Не печалься, доченька моя, перетерпи немного, я обязательно все сделаю в декабре.]
Какие у меня новости? Я целиком забит всяким тесом, лесом, фанерой, гвоздями, вагонами 210. Конечно, все это я делаю не по собственному желанию. Но выхода иного нет. Раз уже эта возня необходима, то лучше не отравлять себе целого года медленно, а взяться за неприятное дело и завершить его враз. Никакой умственной деятельностью не занимаюсь. Николай Павлович о тебе спрашивает всякий раз. Он сравнительно бодр. Довольно интересно прошло свидание его с В. Д. Об этом я тебе написал целый рассказ и привезу его. Я все же надеюсь, что в конце декабря буду в Ленинграде, хотя теперь это делается все трудней и трудней. Предполагаю получить командировку в Вильнюс, где мне нужно посмотреть две рукописи XVI в., правленные с еврейского. Может быть, при сем что-нибудь организовать, чтобы поехать вдвоем.
Живу вообще очень тоскливо и одиноко. Душа тяжелая, а так как мысли имеют к ней прямое отношение, то и им не хватает сил, чтобы хоть невысоко взлететь с поверхности, – поэтому и не пишу: нельзя же писать, чтобы писать, а чувства хоть и живут, приютившись где-то в далеких глубинах и темных, но не смеют покинуть своего жилища – они просто отвыкают от света.
Пиши же мне ты, родная моя, пусть не будет этих пустот, ненужных и таких безотрадных. Не считайся со мной. Это плохой принцип: «око за око» и «зуб за зуб».
Целую, любимая
Твой всей душой
Саня.
№ 290. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову
30. XI. 47 г.
Родной Санек, получила твою фототелеграмму. Все эти дни я не могла писать тебе. Жизнь складывается из непрерывно сменяющихся радостей, огорчений, разочарований. Всю эту жизненную ношу мы несем каждый отдельно от другого. Разве так можно? Разве может искупить одинокое существование – радость наших кратких встреч. Тем более, ты знаешь, что даже в этих кратких встречах мы не принадлежим друг другу.
Несколько дней пролетают, и я снова стою на платформе и опять пустота, поезд вдали…
Бывают минуты в жизни человека, когда вдруг иначе все оцениваешь, – и у меня был такой момент, когда я остро почувствовала, что не могу жить так, желание быть с тобой неразлучно (все ведь так кратко) стало такой необходимостью, что закрыло все остальное и многое другое показалось мелким и второстепенным.
Как бы ни складывались объективно обстоятельства, ты помнишь справедливость слов Соловьева 211 – судьбу человек делает сам. Я думаю, что вся линия нашей жизни была взята правильно. Ты знаешь, сколько душевных сил было истрачено и есть же плоды всех этих усилий. Они в твоей и моей работе и дальнейших научных планах, они в наших встречах с Ник. Павл., они в наших летних путешествиях и во многом другом.
Но вот идут месяцы, когда я мучительно остро чувствую всю неверность, бессмысленность нашей жизни. Перед нами не «смутная перспектива», а совершенно четкая реальность – наша совместная общая жизнь. Но нужно это сделать и опять тут будут только одни наши усилия. Помощи ждать неоткуда. Ждать тоже больше нельзя. Пусть будет трудно (вместе всегда легче) – но жизнь будет общая. Должно быть четкое решение, а не туманные и неясные разговоры, иллюзии.
Будем вместе, будет и в работе вдохновение – и все будет другим. Мне ничего не жаль – ни Рериха, ни пианино – всего этого можно лишиться – но жизни уходящей безвозвратно – ведь не вернешь.
Работа идет, без особых событий. Дома быт[ь] как-то не налаживается. Несколько дней не было света, чувствовала себя плохо. 14‐го декабря – буду делать доклад на сессии Онкологического Института, которая будет в ВИЭМ’е. Придется подумать и поработать.
Санечек, что у тебя? Отчего ты совсем не работаешь научно? Меня это огорчает. Я убеждена, что Шейнман может и должен тебе помочь администрировать.
[Если ты можешь, купи себе два костюма в магазине. Пальто зимнее купить в комиссионном совершенно невозможно – т. к. их совершенно нет. Момент это временный. Пусть хоть у тебя будут костюмы. Вообще выкупи по лимиту, что возможно и без отлагательств. В нашем лимитном магазине – совершенно пусто.]
Когда ты надеешься быть в Ленинграде? Пиши чаще – я очень тоскую без писем и тревожусь без известий.
Целую тебя, Санечек, нежно.
Наташа.
P. S. Моя лаборантка заболела так же, как и ты в Красноярске, – боюсь, что надолго, и я опять без помощи.
№ 291. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову
1947 г.
Родной Санек, не писала тебе вечность. Две недели жила особенно мучительно и напряженно. Думала, что укус завершится заболеванием. На глазах протекала в тяжелой очень форме болезнь лаборантки. Каждый день звонила в больницу – t° высокая, потеря сознания, полная беспомощность окружающих и все кончилось скверно. Что я могла тебе писать? Что у меня нет уверенности, что мы увидимся… Я молчала. На этом мрачном психологическом фоне – готовилась к докладу – это было единственное отвлечение. Сделала его хорошо. Директор сказал мне, что очень ему понравился доклад, но… для него это было трудно – слишком отвлеченно. Хвалили меня за критический разбор работ зарубежных ученых, за поиски нового. Удовлетворения от доклада у меня нет – не для клинической аудитории он. Не было настоящего понимания и резонанса. Поработала больше для себя.
Вообще же собой недовольна – мало сделала за этот период экспериментально. И все не ладится – опухоли не растут, опять нет лабор. помощи и кое-какие неполадки со здоровьем [на этот раз по линии гинекологии]. Одна надежда, что год скоро кончится – может быть, следующий будет более счастливый и удачный.
Когда ты думаешь приехать? Мне не хочется ехать в Вильнюс. Хотелось, чтобы ты побыл дома. Есть ли что-нибудь новое в отношении комнаты? Или все без реального продвижения.
Надежды на мою командировку в Москву нет никакой. Так что после твоего кратковременного приезда – опять будет разлука. Приезжай, Санек. Если
