Он полез в карман и достал немного денег.
— Вот сорок долларов. Может, в следующий раз, когда мы сделаем шоу вместе, мы сможем восстановить баланс, — сказал он и заскочил в туалет, чтобы скрыться от меня.
Я рванул прямо за ним, и всё кончилось тем, что я схватил его и окунал в унитаз, выбивая любую наличность, которая у него была, хотя она и не соответствовала нужной сумме. Я просто не мог терпеть, когда разрывают сделку, а потом пробуют ускользнуть.
Ещё одним признаком того, что мы создали шумиху на сцене, было то, что о нас упомянули в разделе газеты Лос-Анджелес Уикли «L.A. Dee Dah», который был той социальной полосой, где отмечались события музыкальной сцены Лос-Анджелеса. Фли и я стали звёздами этой колонки сплетен, не потому что мы пытались, а из-за того, что мы были абсолютно сумасшедшими и тусовались каждый вечер до пяти утра в любом существующем андеграундном клубе. Когда о нас стали много упоминать, я был шокирован.
Одно из первых упоминаний обо мне было в маленькой статье, которая связывала меня с «бескомпромиссно авангардной немецкой певицей» Ниной Хаген. Я не особо много знал о Нине, когда встретил её на том шоу в Кэтэй, но я знал, что она очаровательная немецкая певица, у которой были местные поклонники на голливудской панк сцене. Мы всё ещё были за кулисами после шоу, когда Нина вошла в крошечную ванную-гримёрку и стала безумно смотреть на меня. Она отвела меня в сторону и начала разглагольствовать на этом сочном восточногерманском акценте о том, как сильно ей нравилась наша группа. Это переросло в «нострадамусовские» предсказания:
— Сейчас вы самая прекрасная группа в мире, которую я видела, и через пять лет весь мир узнает о вас, а через семь лет вы станете самой великой в мире группой.
Я отшучивался:
— Хорошо, леди, как вам угодно.
Но у неё был такой стиль и грация, и она была такой очаровательной, что я помню, как злилась Патриция, когда я получал всю эту любовь от немецкой девушки. Нина дала мне свой номер телефона, и я быстро дезертировал с корабля.
Я позвонил ей на следующий день, и она пригласила меня на завтрак. У неё был скромный, но милый домик с бассейном. У неё также была маленькая дочка по имени Косма Шива. Мы завтракали, и Нина была явно приверженцем более здоровой и органической кухни, чем я. В тот день мы много гуляли, и Нина рассказала мне о своей жизни в Восточной Германии и разных мужчинах, которые были в её жизни. О сумасшедшем героинщике, который был отцом её ребёнка, и о её новом парне, который уехал из города на месяц. Я находил её абсолютно интригующей, и она была настолько любящей, что мы начали безумной горячий роман с того дня и дальше. Это продолжалось около месяца, но мы остались хорошими друзьями, и она продолжала энергично поддерживать нашу музыку. Сразу после окончания нашего романа, она попросила нас с Фли написать песню для альбома, над которым работала, и мы сочинили What It Is?.
Тем временем мы непрерывно расширяли наш собственный репертуар. Одной из ранних песен, которые мы написали в доме на Лилэнд Уэй, была Green Heaven[20]. Я читал много книг о китах и дельфинах, и я всегда чётко знал о социальной несправедливости. В Лос-Анджелесе восьмидесятых среди полиции была распространена коррупция. И я начал писать песню, которая бы показала контраст между жизнью над водой и под водой. Я упоминал остатки времён Рейгана и сравнивал их с идиллическим Ла Шангри-Ла, тем, что происходило ниже уровня моря с животными, силу ума которых я считал равной нашей.
Из Green Heaven:
Here above land man has laid his plan
And yes it does include the Ku Klux Klan
We got a government so twisted and bent
Bombs, tanks and guns is how our money is spent. .
Time now to take you to a different place
Where peace-loving whales flow through liquid outer space
Groovin' and glidin' as graceful as lace
Never losing touch with the ocean's embrace. .
Back to the land of the policeman
Where he does whatever he says he can
Including hating you because you're a Jew
Or beating black ass that's nothing new[21]
В итоге мы двадцать четыре часа писали Green Heaven, и она стала эпическим краеугольным камнем наших шоу. Хиллел придумал удивительное вступление с эффектом talk-box для песни: он устанавливал большую пластиковую трубку из его гитарных эффектов рядом с микрофоном. Затем он клал эту трубку в рот и играл на гитаре. Звуки из его гитары шли ему в рот, и, изменяя форму губ, он мог формировать слова из гитарного звука. Это было крайне психоделично, в искреннем смысле этого слова. Не поп-психоделика, не телевизионное неверное толкование психоделики, а реально сердечно-душевная психоделика путешествия в открытый космос.
Хотя эта лирика была политической, я никогда не считал Red Hot Chili Peppers социополитически ориентированной группой как, скажем, Dead Kennedys. Я просто чувствовал, что мы призваны создавать красоту, вызывать радость и смешить людей, а если лирика включала политические или социальные комментарии, то пусть будет так. Но мы никогда не были ответственны за то, чтобы быть U2 нашего поколения.
Даже при том, что мы теперь были группой, Фли всё ещё продолжал репетировать с Fear, а Хиллел и Джек с What Is This, и насчёт этого не было конфликтов. Мы рассматривали исполнение наших песен как весёлое занятие, а не как путь к карьере. Никто из парней не думал о том, чтобы бросать свою повседневную работу и заниматься Red Hot Chili Peppers, и это было нормально. Я был просто счастлив готовиться к нашему следующему шоу, потому что каждое было монументальным для меня. Я не мог спать в ночь накануне. Я лежал в кровати и думал о выступлении. А если я всё-таки засыпал, мне сразу начинало сниться шоу. Когда я просыпался, первой мыслью, которая приходила мне в голову, была: «Это вечер шоу! Сегодня вечером будет шоу!». И весь день был посвящён подготовке к концерту.
Вскоре после того, как Фли, Хиллел и я переехали жить вместе, Хиллел влюбился в новую девушку. Когда Хиллел влюблялся, он изчезал. Он твой лучший друг, он с тобой днём и ночью, но он влюбляется, и всё: увидимся в следующем году. А Фли и я тусовались по клубам, и мы всегда приходили в «Зеро», который переехал из Кахуэнги в отличное новое место рядом с Уилкокс и Голливудским Бульваром. В одну особенную ночь Фли и я приобрели немного китайского порошка и таблеток. Мы приняли наркотики, и это была уникальная комбинация. Нас пустили в «Зеро», и я начал чувствовать себя действительно хорошо и уверенно. Был ранний вечер, и людей в клубе было немного, но одна индейская девушка с алебастровой кожей и голубыми глазами всё ходила и ходила взад вперёд передо мной. Она была в старом комбинезоне без нижнего белья под ним, поэтому её грудь была видна практически со всех углов. Я не мог оторвать от неё глаз, и накинулся на неё с уверенностью от химикатов, которые гнали через мой мозг, и сказал: «Привет!». Она сказала: «Привет!», и начала тереться об меня как кошка на жаре. Мы немедленно пошли к лестнице и направились на крышу, но мы так туда и не добрались.
