Но тем не менее из тюрьмы его не выпустили. Какая-то тень смутных подозрений витала над ним. По-прежнему искали порочащих сведений о нем и по-прежнему не находили их.
Тщетно Домбровский писал прошения, петиции, жалобы, ссылаясь на решение суда и требуя своего освобождения. Все его обращения к властям оставались без ответа.
А между тем Польша горела. Она была объята восстанием.
Глава 18
«Варшавские ребята»
Если из столицы следовать по старой проезжей дороге в Сохачев, то возле деревни Бабице зимой 1862 года можно было заметить непривычное оживление. На шоссе этом, обычно малолюдном, то и дело мелькали кареты, брички, крестьянские возки. Они останавливались либо у деревни, либо у лежащего неподалеку местечка Буды Заборовской. Пассажиры, большей частью молодые люди городского вида, с баулами, с саквояжами, не теряя времени, рассеивались по хатам. Изредка здесь появлялся высокий черноусый мужчина с военной выправкой. Окружающие почтительно именовали его: «пан капитан». Он уводил молодых людей в соседний Бабицкий лес. Здесь они вынимали из тайников небогатое свое оружие: несколько разнокалиберных ружей, частью охотничьих, и крестьянские косы. Капитан обучал их приемам стрельбы. На косы он смотрел скептически.
— По чести говоря, — замечал он, вздыхая, — какое же это оружие! Я прошел две кампании, крымскую и кавказскую. Но даже дикие кавказские горцы, даже они вооружены отличными дальнобойными штуцерами. О, польская бедность!
Все же капитан пытался разработать тактику боя косами. Выбрав полянку с молодыми березками и елками, он бросал на них в атаку своих юных косинеров. Пуще всего капитан боялся, чтобы они не порезали друг друга.
Городские ребята эти никогда не держали в руках косы. Азартно и неумело били они по тонким деревцам, воображая, что это царская кавалерия.
Таков был повстанческий отряд, руководимый бывшим капитаном русской службы Валерием Ремишевским, «кавказцем» — так называли в Польше тех, кто воевал в русских войсках на Кавказе. Последняя служба его протекала на Украине, в одном из пехотных полков. Именно отсюда он ушел в августе шестьдесят второго года, чтобы присоединиться к делу освобождения Польши.
Он сам организовал этот подпольный отряд из варшавской молодежи. Отряд так и назывался в конспиративных польских кругах — «Варшавские ребята».
Валерий Ремишевский жил постоянно в Варшаве и проводить занятия в Бабицком лесу нередко поручал беглому юнкеру гренадерского саперного полка Здиславу Стахурскому, которого он именовал своим «помощником по строевой части». Стахурский, хмурый, неразговорчивый юноша атлетического сложения, жил постоянно в Бабице. Этого нельзя было сказать о большинстве «Варшавских ребят». В тесных избах им нелегко было разместиться. А с другой стороны, молодежь эта, привыкшая к городскому комфорту, не стремилась селиться в деревне.
— Если бы шли боевые действия, другое дело, тогда бы мы все здесь жили на военном положении, правда, Щепан? — говорил Марек Боркевич, сын варшавского врача.
У этого восемнадцатилетнего золотоволосого красавца был такой живой характер, что он ни минуты не оставался без движения, то теребил свой чуб, то жонглировал всем, что попадало ему под руку, то похлопывал по плечу своего закадычного друга Щепана Михалюка. Даже в воинском строю, где полагалось по команде «смирно» неподвижно замереть, Марек пританцовывал, чуть-чуть, едва заметно. Но это не ускользало от бдительных глаз сурового строевика Стахурского. Марек тут же получал строгий нагоняй, который он, впрочем, выслушивал с довольно беззаботным видом.
Щепан Михалюк молчаливым кивком подтверждал слова своего друга. Сам-то он ничего не имел против того, чтобы поселиться в деревне. Обстановка, в которой он жил в городе, была ничуть не лучше, а то и хуже, чем здесь, в Бабице. В столярной мастерской пана Мулевича восемь подмастерьев — в том числе и Щепан — спали там же, где работали, разостлав тощие тюфячки под верстаками. Но с тех пор, как веселый, очаровательный Марек Боркевич удостоил его своей дружбой, Щепан безмолвно и восхищенно во всем ему подражал.
Таким образом, к концу дня большинство «Варшавских ребят» возвращалось в город, кто в бричках и возках, а кто по железной дороге. Правда, до ближайшей станции надо было идти не менее часа, но зато можно было прокатиться в вагоне, а это в ту пору еще было в новинку.
Здислав Стахурский не раз говорил капитану Ремишевскому, что отряд надо перевести на оседлое положение. Это было тем более необходимо, по мнению Стахурского, что отряд беспрерывно пополнялся новыми юношами, которых неутомимый Ремишевский завербовывал в Варшаве.
— Ребята почти не знают друг друга, — доказывал бывший юнкер, — а для предстоящих боев очень важно, чтобы люди сроднились. Кроме того, здесь они прошли бы необходимую физическую закалку…
Ремишевский не отрицал разумность этих доводов. Но он считал, что переводить отряд на жительство в деревню надо осторожно и постепенно. Во-первых, потому, что скопление в сельской местности городского народа — а отряд «Варшавские ребята» к этому времени насчитывал уже почти двести человек — может обратить на себя внимание царской полиции. А во-вторых, чтобы самих ребят не отпугнуть тяготами деревенской жизни. А что касается «предстоящих боев», то капитан был уверен, что восстание начнется не ранее весны.
Но случилось так, что «Варшавским ребятам» пришлось принять бой раньше.
Причиной этому был безумно смелый план, составленный Домбровским. Он заключался в том, чтобы овладеть цитаделью изнутри.
Однажды на ежедневной прогулке заключенных во дворе цитадели Домбровский увидел знакомое лицо. Поначалу он не поверил своим глазам. Он пристально вгляделся. Клинообразная борода лопатой. Высокий лоб. Брови, грозно сходящиеся к переносице. Прямой взгляд неморгающих глаз. Решительная складка рта. Общее выражение отваги, чистоты, воли. Даже одежда та же: глухая куртка под распахнутым пальто. Даже поза та же, его излюбленная поза: руки, скрещенные на широкой груди.
Домбровский крикнул:
— Бронислав!
Они бросились друг к другу в объятия. Это был Бронислав Шварце, человек, быть может, наиболее близкий Домбровскому и по натуре, и по политическим взглядам. Как и Ярослав, он был одним из руководителей левого крыла «красных».
Домбровский засыпал его вопросами:
— Как ты попал сюда? Следствие уже было? Какое обвинение тебе предъявлено?
— Вообще-то дела мои неважны, — сказал Шварце. — Но один шанс у меня есть.
