— А что ж, — сказал он, — это тоже конспирация.
Кастусь Калиновский машинально потрогал толстый узел своего галстука. Он был задумчив. Высокий лоб его прорезала морщина озабоченности. Красиво очерченный рот был сжат. Он поднял глаза на Ярослава и спросил:
— Что, скоро?
Валерий и Ярослав поняли, к чему относится этот вопрос: скоро ли восстание? Но Домбровский не хотел говорить, пока не придут остальные. Он перевел разговор на другие темы.
Постепенно комната заполнялась. Пришел Зыгмунт Падлевский, Каетан Залеский, Андрей Потебня, Оскар Авейде, Миладовский.
— Ну, каков я? — спросил Потебня, став перед Домбровским.
— Странно мне видеть тебя, Андрей, в цивильном платье, — ответил Ярослав.
— Мне и самому непривычно, — засмеялся Андрей.
Он изменил не только костюм, но и лицо: сбрил усы и отпустил бороду.
— Хорошо, — одобрил Домбровский, — встретил бы на улице — не узнал. Типичный голландский моряк.
Наконец собрались все. Домбровский встал. Разговоры в разных углах комнаты затихли.
— Нам нет надобности друг друга агитировать, — начал Домбровский тихим голосом. — В сущности, нам надо сейчас решить только один вопрос: когда? Долее тянуть невозможно. Народное негодование дошло до точки кипения. Если мы пропустим момент, оно начнет остывать. Я предупреждаю вас, что этот момент наступил. Нам осталось только получить крупную партию оружия, во-первых, и, во-вторых, окончательно договориться об организации русско-польского революционного союза. Переговоры намечены в Лондоне. С русской стороны будут Герцен, Бакунин, Огарев. Нам нужно делегировать в Лондон трех товарищей. Я предлагаю Падлевского, Гиллера и Миловича.
Долгих споров по поводу кандидатур не было. Правда, Авейде предложил заменить Падлевского Залеским, а Миладовский горячо отстаивал кандидатуру Авейде. Но авторитет Домбровского, как признанного вождя восстания, был так силен, что его предложение легко возобладало.
Никто не оспаривал того, что восстание должно быть в ближайшие дни. Делегатам в Лондон было дано добавочное поручение: поторопить с отправкой в Польшу оружия.
Расходились, как всегда, по одному. Домбровский задержал Врублевского. Когда они остались одни, Ярослав сказал:
— Валерий, комитет назначил тебя военным начальником Гродненского воеводства. Тебе присвоен чин полковника…
А через несколько дней после этого собрания, 14 августа 1862 года, Ярослав Домбровский был арестован.
Его заключили в одиночную камеру в Александровской крепости в Варшаве.
Весть об аресте Домбровского потрясла всю революционную Польшу. Повстанцы лишились своего самого одаренного, энергичного и опытного военного руководителя.
Две мысли терзали Домбровского в его мрачной одиночке. Первая: что будет с восстанием? Вторая: кто его предал? Он не сомневался в том, что провален весь Центральный национальный комитет. Но оказалось иное. Домбровскому было предъявлено обвинение в соучастии в покушении на маркиза Велёпольского. Он счастливо засмеялся, узнав об этом. Он с нетерпением ждал суда, понимая, что у властей не было прямого доказательства его вины. Был просто чей-то донос. Может быть, самого Велёпольского?
Однако власти не торопились назначать суд. И это тревожило Ярослава. Ему была ясна причина медлительности: по-видимому, догадывались, что роль Домбровского в революционном движении гораздо более крупная, чем косвенное участие, к тому же недоказанное, в покушении, притом не на русского сановника, а на своего же поляка. Надо полагать, рассуждал Ярослав, что ищут материал вообще о его подпольной деятельности.
Однажды его вызвали в канцелярию тюрьмы на свидание. Домбровский поспешил, взволнованный, гадая, кто к нему пришел. Он знал, что свидания разрешены только с ближайшими родственниками — родителями, женой, детьми. Неужели приехала мать?
В канцелярии смотритель сказал грубо:
— Заключенный Домбровский, свидание с невестой продлится не более десяти минут. Ступайте в соседнюю комнату.
Ярослав бросился в комнату. Ну конечно, это она, Пеля!
Под неусыпным оком смотрителя не очень наговоришься. Разговор состоял из бессвязных восклицаний, вопросов о здоровье, о том, что надо известить родных, о том, что этот арест недоразумение, и, конечно же, суд оправдает Ярослава. Весь этот незначительный разговор был предназначен для ушей смотрителя. Все же между этими невинными фразами Пеля успела вставить:
— Мамина посылка из Познани не пришла…
Ярослав насторожился. Он сказал с подчеркнутой небрежностью:
— Не беспокойся, придет. Мамочка аккуратна.
— Нет, милый, на почте пропало…
Привыкший к конспиративным иносказаниям, Домбровский все понял. Горечь сжала ему сердце. Однако он не подал виду и тем же небрежным тоном заметил:
— Подай прошение почтмейстеру. Найдут!
Фраза Пели означала, что транспорт с оружием («посылка»), следовавший через Пруссию («Познань»), перехвачен немецкими властями («пропал»). А между тем в этой «посылке» было пять тысяч винтовок. Как бы они пригодились повстанцам!
Домбровский задался целью расположить к себе тюремное начальство. Он был тих, вежлив, весел. Из дивизии прибыла в тюрьму просьба разрешить генерального штаба штабс-капитану (он не был разжалован) Домбровскому закончить разработку осенних маневров, начатую до ареста. Эта просьба облегчила положение Ярослава. Ему доставили чертежные и письменные принадлежности. Он сидел в камере за большим столом и работал. Под чертежными листами и топографическими картами у него лежала другая работа: новый план восстания, который Домбровский составлял с учетом изменившихся условий.
Пеля посещала его часто. Убедившись в невинности их разговоров, за ними ослабили наблюдение. Пеля передавала Ярославу о всех планах и действиях Центрального национального комитета и вообще обо всем происходящем в Варшаве, Польше и мире. Но не только это. Однажды она передала ему пилку, револьвер, патроны и план окрестностей Варшавы.
Новый план восстания был Пелей доставлен в комитет.
Однажды она принесла Ярославу радостное известие: из Бельгии, из Люттиха, прибыли ружья. Они распределены среди повстанцев. И все же это была капля в море. Четыре пятых повстанцев не имеют огнестрельного оружия.
По-прежнему суд над Домбровским откладывался на неопределенное время. А из тюрьмы его не выпускают. Вероятно, фискалы рыщут в поисках доказательств его вины и не могут их найти. Несмотря на всю свою изумительную выдержку, Домбровский начинал терять самообладание. Там, в комитете, не решаются начать восстание. Уходит драгоценное время. Невозможно без конца держать народ в напряженном ожидании. Слабеет воля, иссякают силы. Убедившись, что легальным путем ему из заключения не выйти, Домбровский решил бежать.
