Слушая эту грустную историю, Тициан не мог предвидеть, что ему придется после смерти Фра Бартоломео дописывать его едва начатую картину, хотя ее тема была далека от тех трагических событий, о которых поведал старый художник. Действительно, итальянское искусство еще до трагических событий во Флоренции жило ощущением грядущих катаклизмов. Стараясь не подгонять время, многие художники и поэты предпочитали жить днем сегодняшним, отгоняя от себя мысли о дне грядущем. Эти настроения выражены тогдашним правителем Флоренции Лоренцо Медичи Великолепным в известном четверостишии:
Златая юности пора,
Ты скоротечна, как мгновенье.
Вкусим же ныне наслажденье,
Не зная, что нас ждет с утра.
Работа в замке, в специально отведенном для него зале настолько увлекла Тициана, что ему удалось написать одно из своих выдающихся произведений «Динарий кесаря» (Дрезден, Картинная галерея). Вазари высоко отозвался о «великолепной и величественной голове Христа, которому простой иудей показывает золотую монету с изображением кесаря». При сравнении картины с более ранней работой «Христос и палач» нельзя не заметить, как обогатилась палитра художника, став более сочной, яркой и звучной, и насколько само изображение выглядит рельефным и осязаемым.
В традиционном евангельском сюжете Тициан сумел почувствовать глубокий философский смысл. Поэтому композиция картины предельно проста и лишена каких бы то ни было внешних эффектов. На ней изображены по пояс две фигуры — одна в центре, а другая как бы вторгается справа из-за рамы картины. Налицо столкновение разных по своей сути начал. Фарисей в посконном одеянии грубо наседает на Христа, с вызывающим видом протягивая Ему динарий. Христос, не касаясь монеты, спокойно и несколько отрешенно смотрит на подосланного врагами наглого притворщика, как бы говоря: «Почто вы Меня искушаете?» Ему ведомо все, и ответ Его краток: «Отдавайте кесарево кесарю, а Богово Богу». За чисто внешней простотой изображения сокрыт неисчерпаемый мир глубоких мыслей и чувств.
Занимая почти всю плоскость картины, фигура Христа выделяется на темном фоне, словно освещенная изнутри. Она написана в розовато-красных и синих тонах, а ее моделировка выполнена с помощью светотеневых контрастов. Очень бережно написано легкими мазками в янтарно-золотистых и оливковых тонах с едва ощутимыми прозрачными светотеневыми переходами лицо Спасителя. Пожалуй, оно превосходит по исполнению и эмоциональному воздействию незаконченный лик Христа на фреске Леонардо «Тайная вечеря». У Тициана Сын Человеческий, погруженный в раздумья о существующем в мире зле, несправедливости и несовершенстве земной жизни, излучает своим прекрасным обликом спокойствие и внутреннюю силу.
Представителем зла и царящей в мире несправедливости выступает фарисей с грубым горбоносым профилем, выпирающими надбровными дугами, упрямым лбом с залысинами и серьгой в ухе. Его приземистая фигура и жилистая рука, протягивающая золотую монету, построены на сопоставлении светлых и темных пятен. Много позднее Тициан вернется к этой теме и в письме королю Филиппу II от 28 октября 1568 года сообщит об отправке заказной картины «Динарий кесаря» (Лондон, Национальная галерея). Несмотря на богатство цветового решения теперь уже трех фигур, написанных на фоне тревожного облачного неба, и световые эффекты, лондонская картина явно уступает дрезденской по глубине раскрытия сюжета и по силе эмоционального воздействия.
Противопоставление человеческого благородства и человеческой низости волновало в ту пору лучшие умы Италии. Это нашло отражение в «Тайной вечере» Леонардо и пророках Микеланджело в Сикстинской капелле, погруженных в глубокие раздумья о судьбах людей. Глядя на тициановское творение «Динарий кесаря», невольно ловишь себя на мысли, что грубо вторгающийся в картину фарисей способен заполонить собой всю плоскость изображения, не встань на его пути величественная фигура Христа.
В римской Академии Сан-Лука находится копия картины «Динарий кесаря» несколько большего размера. Это дало повод ошибочно считать, что оригинал, хранящийся в Дрезденской галерее, был произвольно урезан справа,44 из-за чего видна только часть фигуры фарисея. Но именно в этой «урезанности» и заключен глубокий смысл тициановского творения, пронизанного верой в человека и его Творца. Если бы не великие произведения мастеров эпохи Возрождения или гениальная «Троица» Рублева, как знать, какова была бы наша жизнь сегодня, что сталось бы со всеми нами в этом мире несправедливости, зла, обмана, меркантильности и подстерегающих нас всюду соблазнов?
Домой в холостяцкое холодное жилище особенно не тянуло, и Тициану удалось поработать немного над беллиниевским «Празднеством богов», у которого своя непростая история. Поначалу мифологический сюжет был заказан Беллини сестрою герцога Изабеллой д'Эсте по случаю ее беременности. Сестра успела счастливо разрешиться еще одним сыном, а старый художник все медлил. Потеряв терпение, властная покровительница искусств наотрез отказалась от заказа. Тут-то и подвернулся брат, носившийся с идеей создания у себя «алебастрового кабинета». Среди правителей мелких итальянских княжеств, уставших от постоянных политических интриг и междоусобных распрей, распространилось поветрие украшать свои резиденции картинами и скульптурами на мифологические сюжеты, находя в них отдохновение для души.
Тициан полностью переписал пейзаж на картине Беллини, придав ему большую глубину, добавив журчащий ручей и живописную скалу, макушку которой игриво высветил луч солнца. Такие скалы с детства запечатлелись в его памяти. Художнику пришлось поправить некоторые фигуры переднего плана, отчего они обрели живость, правдоподобие, осязаемость и, самое главное, озарились новым светом. Но окончательные исправления будут им внесены позднее, чтобы полотно Беллини органично вписалось в создаваемый «алебастровый кабинет», когда в нем появятся другие заказанные картины.
ОФИЦИАЛЬНЫЙ ХУДОЖНИК ВЕНЕЦИИ
Два месяца пролетели быстро, и Тициан оставил Феррару, где удалось с толком поработать и получить новые выгодные заказы. Оказавшись, наконец, дома, он был приятно поражен произошедшими там переменами: чистота, тепло, уют и возбуждающие аппетит запахи из кухни, откуда вышла поприветствовать хозяина улыбающаяся Чечилия, смущенно вытирая руки о передник. От неожиданности Тициан смутился, как мальчишка.
За ужином Франческо поведал, как он повстречался с отцом девушки и как с ним удалось обо всем договориться, хотя поначалу хитрец Сольдано, явно набивая цену, пустился в рассуждения об опасностях и соблазнах, на каждом шагу подстерегающих девушку в большом городе. Но дочь решительно прервала разглагольствования родителя и заявила о своем согласии отправиться в Венецию.
