Недавно я ездила в Кириллов по делам. В двенадцать часов дня автобус пришел на автостанцию, которая находится теперь рядом с кирилловским хлебозаводом. Стояла теплая, солнечная погода, какая бывает в конце августа на пороге подступающей осени. Я вышла из автобуса и окунулась в теплый чистый воздух, пахнущий последними летними цветами и водой. Солнце стояло в зените, но оно уже не обжигало, а лишь ласково грело и звало прогуляться к озеру. Я быстро закончила свои дела, купила обратный билет в Вологду, и оказалось, что у меня еще целых три часа свободного времени. Чтобы от души насладиться этим последним теплом, вечной красотой монастыря, я тихонько побрела сначала к монастырской стене, а потом вдоль нее к озеру. Было так тихо и пусто вокруг, как может быть только в середине недели, в четыре часа пополудни. Монастырская стена издали кажется ровной и не такой уж высокой. Однако вблизи видны изъеденные временем кирпичи, трещины, многовековая пыль, грязными разводами осевшая вдоль этих трещин и у основания стены. Несмотря на старость, стена подавляет своей высотой и ощутимой толщей кирпичной кладки, уложенной на каменное основание из когда-то привезенных сюда огромных камней-валунов. Эти валуны намертво скреплены каким-то старинным раствором, они держат мощные и тяжелые стены, а также не дают озерной воде подмыть монастырь и разрушить его твердыню. Весь монастырь огромен и заключен в эту толстую крепостную стену с четырьмя большими и четырьмя малыми сторожевыми башнями. Но, если смотреть на него со стороны, то он кажется небольшим, уютным и легким, по всей вероятности, потому что поставлен гениальным его архитектором на верхушки нескольких небольших холмов. Он как бы приподнят над землей и, отражаясь в водах Сиверского озера, соединяется с небесами, поднимается еще выше.
Вот, показался угол стены, здесь стоит большая сторожевая башня в шесть этажей, которые различимы по оружейным и пушечным бойницам в ее стенах. У подножия башни — мостки, уходящие в воду заливчика, от которого разворачивается панорама всего озера. На мостках и в далеко видных на воде, редких лодках сидят неподвижные рыбаки. Вокруг так тихо, что слышно, как шуршат о мелкие прибрежные камешки тихие волны, как плещется поодаль выводок диких уток, как чуть дальше из глубины вдруг поднимется и плеснет хвостом о воду крупная рыба и разойдутся от этого всплеска затухающие по мере удаления круги. Выводок уток молодой, поэтому в нем всего одна уточка и четыре селезня, которые держатся вместе и не подпускают к себе пятого, видно, отбившегося от другого выводка селезня. Они шумно гоняют чужака и в воде и в воздухе, когда тот пытается присоединиться к ним с лету. Увидев меня на берегу, птицы спешат ко мне в надежде получить хлеба, видимо, их тут часто подкармливают туристы. Жалею, что не догадалась купить для них и для подплывших к берегу рыбешек, булочку. Вижу, как невдалеке девочка, сидящая на крупном валуне кормит хлебом тех и других. Мои утята устремляются к ней. А я замираю под двумя большими, раскидистыми тополями, которые растут много лет у самой воды, давая тень, желающим отдохнуть. Передо мной разлилось озеро, гладкое, блестящее, прекрасное. Оно манит меня, зовет искупаться, но время купанья ушло, и я могу лишь любоваться темной толщей воды и переливающимися слюдяными бликами отмелями посередине озера, похожими на рыбью чешую. На другом берегу озера белеют далекие деревни, да с краю, по дороге на гору Мауру, стоит недавно построенный, вычурный и не вписывающийся в этот мирный пейзаж туристический комплекс.
Я смотрю на воду, она убаюкивает меня, уносит мои мысли и тревоги в дальнюю даль. Так бы и осталась сидеть на этом тихом берегу с обретенным здесь необыкновенным душевным покоем и внутренним ладом! Но нужно идти, да и хочется вновь взглянуть на монастырские храмы, хотя бы снаружи. Пройдя далее вдоль стены, нахожу маленькую арочную дверь, через которую попадаю внутрь монастыря. Оглянулась, чтобы в последний раз бросить взгляд на озеро, и чуть не заплакала с досады, оттого, что не взяла с собой фотоаппарат: такой вид открылся передо мной! Хоть поезжай в Вологду и возвращайся снова в Кириллов, чтобы успеть снять всю эту красоту! Да, только невозможно увидеть снова виденное однажды, все равно все будет по-другому!
Войдя в монастырь, я поняла, как мне повезло сегодня — кругом было пусто, за исключением редких служащих музея, которые уже собирались идти домой, да молодой художницы, сидевшей на траве под самой стеной церкви Владимира, Успенского Собора, с воткнутым в землю мольбертом.
Я стояла в полной тишине, посредине монастыря, освещаемого с запада ласковым солнцем. Его лучи отражались в куполах церквей, пробивались сквозь узкие окошки колоколен, подсвечивали, разбитые повсюду, яркие цветники, проникали сквозь прозрачные листья молодых дубов и кленов, растущих вдоль дорожек. И мне казалось, что вся благодать, намоленная здесь веками, обняла, вошла в меня и достигла самого сердца. Я была счастлива, желая, как Фауст, чтобы мгновение остановилось, так оно было прекрасно! Тихо-тихо, чтобы не расплескать эти обретенные здесь чувства, я двинулась к выходу. Пройдя по боковой дорожке вдоль центральной, мощенной старинным булыжником, дороги, я миновала древние фрески в арке ворот и очутилась на скамье у входа, где провела последние полчаса до отхода автобуса, любуясь трубящим ангелом на центральной башне. Все было почти так же, как в день моего первого приезда в Кириллов сорок четыре года тому назад.
Я ехала домой, наполненная светом и радостью свидания с местами, где жив Господь, где царят русский дух, непреходящая красота и любовь.
Очень нравилось Миле, как вологодская молодежь проводила свободное время. Ей доставляло большое удовольствие встречаться с моими многочисленными друзьями, гулять по вечерам по городу до полуночи, разговаривая и веселясь, ходить в наши парки на танцы. В ее городе и стране все было по-другому, поэтому здесь она погружалась в совершенно новую для себя жизнь и атмосферу. Ей нравилось, что мы гуляли летом все вечера до поздней ночи, тогда как дома молодежь отдыхала и веселилась только в субботний вечер и в ночь на воскресенье. Такое отличие объяснялось очень просто. Мы, при своем коротком лете и долгой зиме, радуемся каждому теплому дню, используя возможность быть на свежем воздухе как можно дольше. Кроме того, наш рабочий день начинается, как правило, в восемь часов утра и заканчивается в семнадцать часов. В Чехословакии в то время рабочий день начинался в шесть часов утра, а заканчивался в четырнадцать часов. Вставая в четыре, пять утра, даже молодые люди к вечеру уставали и ложились спать рано. К двадцати часам жизнь в ее городке замирала до следующего утра.
