– Скорее всего, придет, – кивает Сальвиати.
– В таком случае, за чем же дело стало? На мессе и должно свершиться… – Последние слова архиепископ произносит четко, по слогам, будто читая проповедь.
– На мессе?! – восклицает старый Фронзо, уронив голову на грудь.
– Как можно во время богослужения? – укоризненно спрашивает Альмиари.
– Да, именно там мы и должны их прикончить! – заявляет архиепископ. Он пристальным взглядом пронизывает каждого из присутствующих.
Оба Пацци согласно кивают, Фронзо пробирает дрожь, Альмиари всем своим видом выражает готовность так же, как неаполитанец.
Только капитан Монтесекко, протестуя, трясет шевелюрой.
– Вот уж нет!
– С благословения его преосвященства! – воздев два пальца правой руки, торжественно произносит Франческо Сальвиати, архиепископ Пизы.
– С благословения или без него, но на мессе я этого но сделаю. Если кто другой возьмется, я ничего не имею против. Но что до меня, то я… я…
Капитан, не окончив фразы, тяжело опускается на стул. Схватив полный бокал, единым духом выпивает все его содержимое. Затем, сплюнув, решительно повторяет:
– Нет!
– Ну так как же? – спрашивает Франческо Пацци. – Может, ты, Сальвиати?
Ландскнехт прикусывает губу.
– Получишь сто дукатов!
– Во время мессы, знаете ли, в церкви…
– Будет тебе! – прикрикивает на него сановный родственник.
Но Сальвиати отрицательно качает головой.
Губы его эминенции кривятся в презрительной усмешке. С этим же выражением он обращает лицо к двум священникам, старший из которых, худощавый, мускулистый, с горящими глазами хищной птицы, в знак согласия опускает веки – окружающим только теперь бросается в глаза несомненное сходство его со смуглым Сальвиати. Второй священник, помоложе, кругленький, со слащавой улыбкой, говорит:
– Данное место для нас привычное. Мы люди без предубеждений, не как некоторые почтенные ветераны…
Капитан Монтесекко, захрипев, швыряет бокал в угол залы.
Хрусталь разбивается вдребезги.
– Осколки! – радостно восклицает неаполитанец Бандини. – К счастью!
– Да, вам повезет, дети мои, – улыбается архиепископ. – Вас будет хранить благословение его преосвященства Сикста IV.
– Итак, в котором часу? – спрашивает Франческо Пацци. – Не будем же мы полагаться на случай. Давайте установим точное время действия.
– В конце мессы молящиеся будут стоять на коленях, – говорит архиепископ после некоторого раздумья. – К тому времени вы сможете полностью подготовиться. Действовать начнете, увидев святые дары, тогда же его преосвященство кардинал произнесет: «Ite missa est».[22] Запомните. С его преосвященством я переговорю до мессы. Ему будет известно, что эти три слова следует произнести громко и внятно.
– Да провозгласят эти слова конец рода Медичи! – гремит голос Франческо Пацци, при этом он так стремительно вскидывает вверх руку с бокалом, что вино расплескивается.
– Итак, завтра – кровь, – шепчет старый Фронзо, но удовлетворения не испытывает: по спине его бегают ледяные мурашки.
Колокола флорентийского собора в этот воскресный день, 26 апреля, гудят громче обычного. Ведь нынче проповедь произносит племянник папы, самый молодой кардинал, Рафаелло Сансони Риарио.
Лоренцо Медичи в сопровождении свиты уже вошел в собор. Младшего брата его пока нигде не видно.
«Неужели не придет?» – с опаской думает Франческо Пацци, но тут же его глаза вспыхивают.
Из-за угла появляется второй, юный, Медичи. Лицо его бледно, шаги медленны. Рядом идут приближенные. Сандро Боттичелли что-то горячо доказывает своему сиятельному заказчику.
Перед собором Джулиано пошатнулся. Неаполитанец Бандини, подскочив к нему, своей длинной, цепкой рукой обхватил его за талию.
– Благодарю, друг, – улыбается Джулиано. – Мне немного нездоровится. Не знаю даже, стоит ли входить туда?
– Прохлада церкви только поможет вашей милости, – вкрадчиво произносит неаполитанец, незаметно ощупывая одежду юноши.
– Ты прав! Я знаю, неаполитанцы – народ смышленый! – улыбается Джулиано. – Подай, пожалуйста, руку мне, так легче будет идти.
У входа Бандини шепчет ожидавшему тут же Франческо Пацци:
– Он без кольчуги.
Джулиано, сняв шляпу, помахал ею братьям Пацци:
– Чего вы не заходите?
– Только после тебя, Джулиано.
– Это очень мило с вашей стороны. Ну как, мой друг Франческо, правда, ведь дома приятней справлять пасху, чем на чужбине?
– Признательность и благодарность моя тебе за это, – склоняет голову горделивый Пацци, нащупывая под плащом кинжал.
Богослужение уже давно началось.
Тревожный взгляд Лоренцо вдруг уловил какое-то странное движение вокруг себя. Что бы это могло значить? Он безмолвно, одними глазами, спрашивает стоящего за его спиной на коленях Полициано. Тот знаком призывает склониться поближе к его устам.
Кардинал уже поднял святые дары, он вполголоса читает последние слова молитвы и вдруг медленно, внятно произносит:
– Ite missa est!
В то же мгновение сверкает кинжал и раздается крик Джулиано Медичи. И вот он уже лежит, пронзенный клинком Бандини.
Лоренцо вскакивает. Из-за алтаря выбегают двое облаченных в ризы священников. В руках у них высоко занесенные кинжалы. Один из них стремительно опускает оружие. Руку Лоренцо заливает кровь, но он отбивается от заговорщиков и, закрыв бархатным плащом раненую руку, кидается прочь. Свободный конец плаща вьется, волочится по земле, алой полосой обозначая следы. Он замечает, что один из священников падает, – предназначенный для него, Лоренцо, клинок тот по неловкости вонзил в собственное бедро. Он видит, как мимо него проносится Якопо Пацци. В руке его тоже блестящий кинжал.
Лоренцо уже почти добрался до ризницы, когда Бандини, отскочив от раненого Джулиано, бросился к алтарю и, оттолкнув кардинала, пустился вдогонку за старшим Медичи. Под куполом собора гулко отдавались крики возмущения, протеста, негодования. Но оружие продолжало звенеть. Франческо Пацци в который раз уже вонзал нож в умирающего Джулиано:
– Издыхай, собака! – словно обезумев, приговаривал он.
Единомышленники теперь окружили его кольцом, так как в руках сторонников Медичи также засверкала сталь.
Лоренцо, достигнув ризницы, из последних сил налегает на ее тяжелую дверь. Кто-то мчится за ним следом, он уже слышит чье-то дыхание. Враг? Друг? Дверь поддается, и Лоренцо падает в ризницу. За ним вбегает поэт Полициано. Они вдвоем с трудом задвигают железный засов.
Тщетны попытки Бандини взломать дверь. Весь собор сейчас единый вопль. Из общего гула выделяются лишь отдельные возгласы, но возгласы эти – не за Пацци.
