— получать любую информацию, которой могут располагать военное министерство США и американские разведывательные службы по поводу планов Гитлера в войне против СССР;
— выявлять тайные цели Великобритании и США в этой войне и при возможности, выяснить сроки, которые они установили для открытия второго фронта;
— отслеживать любую информацию о возможности заключения Черчиллем и Рузвельтом сепаратного мира с Гитлером и перехода их к действиям против СССР;
— следить за развитием военных технологий и созданием новых видов оружия в США, обращая особое внимание на программу создания урановой бомбы; добывать информацию, которая позволила бы Центру иметь полное представление об истинных намерениях Соединенных Штатов в области создания атомной бомбы.
Такие инструкции мог бы дать своим разведчикам любой реалистически мыслящий глава государства, но один момент инструктажа очень характерен именно для Сталина. Речь идет о присущем Сталину свойстве подозревать других в намерении сделать то, что он сам бы сделал или будет делать. Когда после смерти Сталина Берия был арестован и обвинен в различных злодеяниях, среди которых фигурировала подготовка свержения Советского правительства с целью заключения в разгар войны сепаратного мира с Германией, он смог сказать, что в этом деле он лишь следовал указаниям вождя.
«Осенью 1941 года, — заявил он, — когда вермахт рвался к Москве и, казалось, был уже близок к ее захвату, Сталин воспользовался посредничеством посла Болгарии в СССР Ивана Стаменова и направил Гитлеру сигналы о своей готовности заключить мир». Эта инициатива, якобы предпринятая в нарушение соглашений с союзниками, предполагала предложить нацистам в обмен на прекращение военных действий советскую часть Польши, государств Прибалтики и подавляющую часть Украины. Либо Стаменов не передал послания Сталина, либо Гитлер отверг его, но сделка не состоялась и война продолжилась. Версию, которую выдвинул Берия, не приняли и его казнили. Тем не менее очевидно, что Сталин всегда подозревал наличие у других таких же коварных намерений, как у себя самого.
Теперь Сталин опасался, как бы его новые союзники не объединились против СССР с его бывшим союзником. Эти опасения сохранялись у него на протяжении всей войны, и когда уже приближался ее конец и германские войска в Италии капитулировали перед американской армией, он обвинил Рузвельта в том, что тот замышлял заключить с Гитлером сепаратный мир. Ничего не было более противоестественного, чем такое подозрение: президент хотел, чтобы Дядя Джо — такое ласковое имя он дал Сталину — принял полное партнерское участие в послевоенном урегулировании. И в этом же направлении он продолжал действовать на переговорах в Ялте.
После того как Сталин принял Фитина и Зарубина, его инструкции были сформулированы в генеральной директиве 26-С («С» — гриф секретности) и направлены во все резидентуры советской разведки по странам мира. Хотя вождь и учитель продолжал сомневаться в получаемых разведслужбами донесениях о супероружии, атомная разведка оставалась абсолютным приоритетом для всех тайных глаз и ушей, находящихся на службе у Москвы.
Резидентура в Америке давно и активно занималась промышленной разведкой. Руководил операциями Гайк Овакимян — невысокий мужчина с короткой стрижкой и типично русскими чертами лица, несмотря на его армянскую фамилию. Он занимался разведдеятельностью под прикрытием «Амторга» — советской коммерческой организации в Нью-Йорке. На самом же деле он с 1932 года был резидентом НКВД. В 1941 году у него начались неприятности. ФБР выявило несколько оперативных связей Овакимяна и арестовало его самого, обвинив в уклонении от регистрации в качестве иностранного агента. Он сослался на свой дипломатический иммунитет и был освобожден из-под ареста под залог в 25 тысяч долларов. Его жена вернулась домой, вслед за ней был отправлен их багаж, а сам он остался в США в неясном положении. В это время разразилась война. Государственный департамент решил обменять его на американцев, отбывавших тюремное заключение в Советском Союзе. 23 июля он отплыл из Сан-Франциско на борту советского судна, однако американцам, о которых шла речь, так и не суждено было вновь увидеть свою страну. Москва утверждала, что они исчезли во время стремительного наступления нацистов по советской территории.
После провала Овакимяна его заменил Павел Пастельняк. Он работал под прикрытием должности сотрудника генерального консульства СССР в Нью-Йорке. На самом же деле это был сотрудник НКВД, и в его задачу входило проникать в среду эмигрантов в США из числа русских, украинцев и евреев, а также в троцкистские группы. В 1938 году он был ответственным за безопасность советского павильона на Всемирной выставке. Его оперативный псевдоним был Лука.
В период после отъезда Овакимяна и до приезда Василия Зарубина в январе 1942 года нью-йоркская резидентура направила в Центр телеграмму на имя Фитина. В ней упоминался некий Альтман, в отношении которого будет много сказано по ходу этого повествования.
«Москва, Центр
Совершенно секретно
Виктору.
Связь с Альтманом установлена. Его псевдоним Луис.
Работает с ним Твен. Перед Луисом поставлена задача: подобрать группу источников, которые могли бы помочь нам в получении информации по немецкой колонии и по вопросам, изложенным в последнем указании Центра № 26-С.
В целях выполнения поставленных перед Луисом задач прошу вашей санкции на предоставление ему возможности проведения самостоятельных вербовок.
С характеризующими данными кандидатов на вербовку ознакомлены.
Лука».
Псевдоним Твен принадлежал Семену Семенову — инженеру «Амторга». Всегда неизменно элегантный, стройный, с тонкими чертами лица и широким открытым лбом, он оставлял впечатление культурного человека. Давно находясь в Америке и имея диплом Массачусетского технологического института, не говоря уже о дипломе Московского текстильного института, он с находившимися у него на связи агентами говорил благожелательным и интеллигентным тоном, а они знали своего куратора только по имени Сэм. Семенов и Пастельняк руководили нью-йоркской резидентурой вплоть до приезда в январе 1942 года преемника Овакимяна Василия Зарубина. Новый резидент занимал официальную должность вначале третьего, а затем второго секретаря посольства СССР, что, однако, не мешало ему часто ездить в Нью-Йорк. Он приехал в США со своей женой Елизаветой, известной по своей роли провокатора в поимке Якова Блюмкина, одного из первых арестованных и казненных в Советском Союзе по делу об участии в заговоре Троцкого. Зарубин был коренастый и плотный мужчина с внешностью, чем-то напоминавшей поросенка, чему особенно способствовали его приплюснутый нос и круглые, без оправы, стекла очков. Во время своего пребывания в Америке он использовал фамилию Зубилин.
