Все было бы очень мило, но меня подвела собственная температура: она была около 380С. Если бы не приказ, то я бы просто валялся в постели. За "прямизну" поезда тоже пришлось платить: до Целинограда он полз семь(!) суток, надолго замирая на забытых богом полустанках. В стареньком вагоне окна были со щелями, и я то дрожал от холода, то купался в липком поту от внутренней и внешней жары. Но все эти мелочи еще больше съежились, после первого "откушивания" Василь Василича. Бодрые песнопения "Не все Шапиро подчиняются моря!" в моей комнате, где командир части А. М. Шапиро был не только начальником, но и соседом, – теперь уже выглядели милой шалостью. В. В. Марусенев – нормальный немногословный мужик, теперь озверел надолго – на всю неделю: у проводника "было с собой", а у Васи – был полученный аванс.
Я уже удивлялся необычайно длительному подъему энергии у некоторых "малопьющих" (сколько ни пьют – все мало). Вася плотно прессинговал меня по всему пустому купе, не давая ни секунды передышки. Ему крайне важно было выяснить у меня тысячу вопросов, причем – сейчас и немедленно. Самый главный вопрос "Ты меня уважаешь???" дробился на множество доказательств, что я делаю это недостаточно эффективно. Высказываются и вероятные причины этого: а) зазнался; б) имею более высокое звание; в) забыл, как бывало раньше… в) брезгую. Последнее подозрение было самым грозным и применялось совместно с физическим воздействием – насильственным поворотом, когда я пытался отмолчаться или отвернуться. Поскольку разговоры продолжались семь суток, то отсутствие трупа в нашем купе можно объяснить только моей личной заботой об офицерских кадрах СА и ВМФ.
(Вася уже давно ушел в мир иной, а у его вдовы Зины, с которой недавно созвонился, – голос живой и бодрый… Неужели от этого?)
В Целинограде нас встречают два офицера на военном "козле". Слегка опережая собственное пыльное облако, мы несемся в палаточно-балочный городок километров за 10 от небольшого города – к майору Чуйко. Из разговоров начинаю понимать, что этот майор здесь главный, более того, – все говорят о нем с большим уважением, что бывает не так часто.
…Среди нескольких подполковников и других офицеров какой-то спокойной властностью при невысоком воинском звании выделялся их командир. Майор – человек лет 35 в сухопутной запыленной форме с загорелым до черноты лицом, на котором выделялись серые, слегка насмешливые глаза, которые быстро, но внимательно, "просканировали" наши военно-морские личности. Наверное, он уже знал и ждал нас, потому что все вопросы нашей дальнейшие жизни были решены в течение считанных секунд: размещение, питание, выделение машины и водителя. Каждое решение Чуйко двумя словами, как бы мимоходом, произносил тому офицеру, который его выполнял. У того молчаливый полупоклон головы заменял громоздкий ответ по уставу (и по кино):
– Так точно, товарищ майор. Все ваши указания понял, всё будет выполнено.
Поскольку все действительно выполнялось немедленно и в полном объеме, сразу начинаешь понимать, какая слаженная команда здесь работает, и как здесь ценят время – свое и чужое. И в центре порядка, не слишком частого на наших стройках, стояла фигура загадочного майора. Я давно уже осознал истину: "каков поп, таков и приход" и с интересом присматриваюсь к редкой разновидности строительного "попа". По стилю работы Чуйко очень напоминал Д. И. Френкеля, но тот был гораздо старше и отягощен полковничьими погонами…
– Сегодня устраивайтесь, отдыхайте. Завтрак у нас в 6-30, в семь я заеду за вами. Не рано вам будет? Будить не надо? – глаза майора с веселинкой глядят на морских подполковника и майора. Но я уже усвоил стиль этих ребят и улыбаюсь:
– И ложиться не будем, – я отвечаю и за Марусенева, как старший по званию…
Все офицеры питаются вместе с солдатами из общего котла. Никаких разносолов, даже каша и та в виде родной "шрапнели". Я еще болен и слаб, и ее скользкие шарики просто не проталкиваются в мое горло, несмотря на предыдущее семидневное питание одним чаем. Есть вода, она привозная, заботливо охлаждена для питья. Неожиданно финское сухое молоко, которым меня снабдила в дорогу Эмма, легко растворяется в холодной воде, и я наслаждаюсь молоком "с погреба" в давно известной мне жарище казахстанской степи… Только это эрзац-молоко меня и спасло в грядущие жаркие две недели…
Больше часа несется наш козлик по еле заметному пыльному следу на высохшей траве выжженной солнцем степи. Стена пыли долго стоит за нами…
На объекте жарко в прямом и переносном смысле. Полыхает сварка, ревут агрегаты и компрессоры… Спускаемся в котлован, осматриваюсь. Размеры шахты после прибалтийских, конечно, впечатляют. А вот ее конструкция… Могучий Кибалко облегченно приникает к моей груди:
– Николай Трофимович, задолбали…
Подошедший офицер ракетчиков показывает Чуйко и мне отмеченные швы, которые треснули. Их подварили вновь, "покрепче", они опять начали трещать…
– Может быть, еще побольше шов наложить? – вопросительно смотрит на меня военпред.
Случай просто классический: именно так самыми лучшими намерениями мостится дорога в ад.
– Сварка и трещит оттого, что вы слишком хорошо варите.
Военпред недоверчиво смотрит на меня. Отнимаю у него мелок и, рисуя схему на стене шахты, выдаю всем собравшимся короткую лекцию. Огромные внутренние усилия неизбежно возникают при сварке от усадки наплавляемого металла. Они суммируются из-за множества параллельных швов на неудачной, очень жесткой конструкции. Тюбинги жестко связаны и не могут спасительно подвинуться или деформироваться, что уменьшило бы напряжения. Поэтому швы просто разрываются от собственных внутренних напряжений. Наглядные пособия окружают нас. Все слушатели, в том числе Чуйко, просто впитывают в себя азы сварочной науки. Теперь им стает понятным мой первый вывод: чем больше наплавленного металла, тем выше внутренние напряжения, тем легче разрушится эта конструкция. При начальстве (и для него!) запрещаю всем сварщикам варить усиленные швы. Можно еще немного уменьшить напряжения за счет правильной последовательности сварки вертикальных и горизонтальных накладок, отсутствия прихваток и другими тонкостями.
Несколько дней мы вместе со сварщиками завариваем десяток ярусов тюбингов. Трещин не появляется. Военпред уже начал молиться на меня, когда отчетливый щелчок и появление трещинки на одной накладке, показали, что проблема остается, хотя и немного уменьшилась в размере.
На нескольких стволах я провожу такую же работу, затем пишу подробную технологию. Оставляю "просветленных" Марусенева и Кибалко, и улетаю из знакомого Казахстана самолетом: я сделал все, что мог на этапе "расхлебывания" совершенной другими глупости.
