«Да, добрый! Оооо, спасибо большое, на премьеру? А когда? Нет, не смогу, уезжаю в Сочи. Как приеду, тогда обязательно!»
«Да, возьму, оставьте 52-го размера, беж, если точно югославский!»
«Бесплатная подписка? А чем это я так выделяюсь среди других советских граждан?»
«Наконец-то! Уже октябрь, зима практически, а я еще на летней резине езжу! Куда ж это годится?!!»
Внешне он был абсолютно не запоминающимся человеком, дядя из толпы: среднего роста, с реденькими, переходящими в лысину пегими волосиками, голубыми маленькими глазками, чуть извиняющейся улыбкой на обычном лице. Одет был всегда скромненько и серенько: потертые, залоснившиеся на пятой точке штаники, рубашка в одну и ту же полосочку с вечно закатанными рукавами. Эдакий школьный завхоз. Но связями обладал неимоверными и мог сделать и достать все, что угодно, не имеющее отношение к продуктам. В общем, нрава был спокойного и мирного, хотя власть над людьми сделала свое дело – он всех немножко презирал. Слегка. Чуть давая это понять. Чтобы не оставаться с этим чувством один на один. Никаких резких выпадов – просто это чувствовалось в разговоре. Открыто завидовал лишь одному человеку – директору Елисеевского гастронома, но лично с ним знаком никогда не был.
«Встретил тут недавно на променаде в Колонном зале Флориду Елисеевскую – у нее в каждом ухе по «Волге», если не по «Чайке»! Зачем так супруга подставлять?» Что я, семнадцатилетняя, могла ответить?
Променад – длинный зал, по которому прогуливались зрители в антракте на концерте в Колонном зале. Так это место называл только он. Флорида – жена директора Соколова, которая обожала украшать себя музейными бриллиантами. Чтобы было понятно.
Я кивала, почти не отвечала, и, видимо, эта односторонне-молчаливая беседа со мной приходилась ему по душе. Он говорил, я кивала. Люди, о которых он рассказывал, меня не интересовали, я сразу о них забывала. Ждала, когда кто-то из подручных постучит в дверь, просунет счет, коряво написанный от руки, и ладно.
Он показывал мне пакеты с провизией, как улов, и шел провожать до машины.
– Через месяц приходи, поболтаем, – как обычно говорил он и, щурясь, как вурдалак, на дневном свету, быстро уходил в свое подземное царство.
Мама с композитором Богословским
Композитор Арно Бабаджанян у нас на даче в Переделкино
С ресторанами в то время в Москве было как-то неважно. Я, во всяком случае, не помню, чтобы мы часто туда ходили – только на чей-то юбилей, простой день рождения всегда справляли дома, или на фуршет после концерта, который все равно заканчивался у нас в квартире. Мы всегда старались как-то выкрутиться, если продуктов было недостаточно, а гостей много. В не самые сытые 80–90-е годы, когда готовила в основном я, приходилось придумывать рецепты из ничего. В то время многие гости что-то приносили с собой из еды, какую-нибудь консервину, бутылку или фрукты, а многие уносили с собой от нас «что-нибудь вкусненькое» на завтра. Приходилось готовить не по рецептам, а по ситуации.
Самым ходовым «товаром», который нравился всем и всегда, были сосиски в тесте. И часто кто-то из гостей притаскивал нам сосиски с намеком на «сделать тесто». Мы выпускали сосиски на свободу из прилипучего целлофана, резали их пополам, один конец сантиметра на два надрезали крестом, ненадрезанный конец закручивали тестом до половины сосисочного тела и жарили в масле. Свободный сосисочный конец раскрывался в масле цветком, тесто румянилось, и лучшего хот-дога не могло быть! Такие «пирожки» улетали прямо со сковородки, не дойдя до блюда и тем более до гостей! Однажды Лидка принялась их жарить, когда мы поздно вечером пришли с концерта Арно Бабаджаняна. Видимо, после фуршета. Папа с мамой как обычно позвали всех к нам, и надо было за полчаса накрыть стол. Человек 20–25. Все эти гости тихо, на цыпочках, пробрались на кухню, чтобы не разбудить домработницу. Спит же человек, тише! Бабушка стала делать тесто, я резала сосиски. На кухню вошел Арно Арутюнович и стал рассказывать нам анекдоты. Делал он это потрясающе! Рассказывает и ест готовые сосиски с пылу с жару. Рассказывает и ест. Рассказывает и ест. Мы готовим и ржем. Готовим и ржем.
Потом спохватились, а Арно почти все съел… Чем кормили гостей в тот раз, уже не помню.
Сосиски в тесте
Для теста понадобятся:
1 стакан муки,
1/3 стакана теплой воды,
1 ст. ложка растительного масла,
1 ч. ложка с горкой сухих быстродействующих дрожжей,
1/2 ст.л. меда,
щепотка соли.
В теплой воде растворяем мед и сухие дрожжи, оставляем на несколько минут, добавляем масло, соль. Постепенно подсыпаем муку и замешиваем тесто.
Хорошо вымешиваем и оставляем подойти минут на 20.
Как тесто подошло, немного подмешиваем его и раскатываем, режем на полоски. Полоски можно смазать взбитым яйцом, чтобы они не раскрылись. Режем сосиску пополам, если нужны мини-порции, или не режем, если кормим мужчин. Укутываем сосиску в тесто, оставляя свободными концы, надрезанные крестом. И жарим в разогретом масле. Чтобы сделать этот рецепт менее жирным и калорийным, можно сосиски запечь в духовке. Укладываем на смазанный маслом противень, мажем сверху взбитым яйцом и посыпаем кунжутом или маком.
Выпекаем в разогретой до 250 градусов духовке до готовности.
С Арно Бабаджаняном еще был один смешной случай. Он обожал шутить, но и его часто разыгрывали. Кто-то из композиторов, не помню кто, устроил в «Арагви» большой юбилейный банкет, куда пригласили всю Москву. Там был и композитор Никита Богословский, самый, пожалуй, известный в Москве мастер розыгрыша.
Он весь вечер вел с Арно беседу на вполне культурные темы – о Медном всаднике, Каменном госте, Галатее и всяких прочих оживших статуях.
– Очень интересный феномен, Арно, я давно его изучаю. Я знаю, что в каждом городе есть такая живая статуя, обязательно! Вот в Ереване какая самая известная скульптура? Вот, а в Москве Юрий Долгорукий.
Богословский, как обычно, розыгрыш хорошо подготовил заранее. Они вышли после банкета вдвоем на площадь перед Моссоветом, и Никита Владимирович продолжал рассказывать об оживающих городских статуях.
– Я сам один раз видел, как на постаменте ночью не было статуи, – показал он на памятник Юрию Долгорукому. – Ооо, посмотри, что это?
На асфальте, на аккуратненько разложенной салфеточке, под хвостом долгоруковского коня горкой лежала коричневая горка чего-то неясного, от которой шел пар – дело было зимой.
