видела в нем совершенно ничего привлекательного. После участия в итальянской кампании у Луи начались нелады со здоровьем, которые преследовали его до конца дней. Современники относили это за счет плохо залеченного венерического заболевания; в течение всей жизни ревматизм, болезнь постоянная, терзающая исподволь, никак не отпускала его. Уже через полгода пребывания в Египте он был отправлен во Францию как инвалид. Болезнь наградила его хромотой, постоянно атаковала его правую руку, мешая писать, со временем он вообще утратил эту способность. Это сделало его мрачным и раздражительным, лишив столь характерной для Бонапартов жизнерадостности.
Не сказать, чтобы Луи горел желанием жениться на Гортензии. Он был давно по уши влюблен в племянницу Жозефины по мужу, Эмилию де Богарне (1781–1855), одноклассницу Гортензии по пансиону мадам Кампан. Однако, Наполеон был против его женитьбы на бесприданнице, к тому же, ее отец был эмигрантом, а мать, разведясь, вторично вышла замуж по страстной любви за мулата Шарля-Гийома Кастена, которого генерал Бонапарт безо всяких церемоний называл просто «Негром». После подобного замужества двери светского общества захлопнулись перед ней. В довершение, мать Эмили родила совершенно черного сына, и Наполеону не нравилось, что у Луи будет столь экзотичный шурин. Еще в 1798 году по велению Наполеона Эмили выдали замуж за графа де Лавалетта, занимавшего высокие посты при Консульстве и Империи [35]. Позднее, в своих «Исторических замечаниях и размышлениях» Луи рассказал, каким образом уступил уговорам жениться на Гортензии:
«Гортензия и я не подходили друг другу ни характерами, ни взглядами и чувствами. Приверженный религии, убежденный, что брак и семейные радости являются единственно истинными и положительными, я хотел жениться и стремился только к этому; но та, которую я давно любил [Эмили де Богарне] была отдана, против ее воли и также на ее несчастье, другому. В течение нескольких лет я противостоял достоинствам и прелестям Гортензии до того дня, когда внезапно я уступил, сам не понимая причины, и на наше обоюдное несчастье…»
Луи ожидал, что Гортензия будет отличной супругой, исповедующей семейные ценности, но он ошибался. Трудно было ожидать приверженности семейным ценностям у женщины, вышедшей замуж без любви, но он женился не только на девушке, уступившей уговорам матери и отчима, призывам дочернего долга, но и на светской даме. Во-первых, Гортензия была чрезвычайно привязана к матери и брату, с которыми она перенесла тяготы революционного времени; во-вторых, воспитание в пансионе мадам Кампан, пример матери и среда, в которой она вращалась, сделали для нее невозможным отказ от светской жизни, звездой которой она стала. Приемы, балы, танцы, в которых она не знала себе равных, любительские спектакли, общение с подругами, без которых Гортензия не представляла себе жизни, стали для нее убежищем от жизни с нелюбимым человеком тяжелого характера, вечно хворающего и покрытого отвратительными фурункулами.
Конечно же, с Луи перед свадьбой неплохо поработали и члены клана Бонапартов, ненавидевшие Жозефину. Всем было известно, что Первый консул и его жена возлагали большие надежды на потомство Луи и Гортензии, заранее заявляя о своем намерении сделать их своими наследниками. Но желающих стать преемниками императора в семье Бонапартов было с избытком, поэтому бедному Луи вылили всю ту грязь, которая имелась у них в запасе по адресу Жозефины, «а яблочко от яблони, как известно, недалеко падает». Луи сам говорил, что «никогда супруг не получал более живого предчувствия всех ужасов вынужденного брака с дурно подобранными супругами». Гортензия в своих мемуарах рассказывала, как в первую совместную ночь Луи привел ей перечень всех предполагаемых любовников ее матери и предупредил, что отныне не позволит ей провести ни единой ночи под одной крышей с Жозефиной. Муж также пригрозил ей, что, если она родит ребенка хоть на один день ранее предписанного срока, он «до конца своих дней не увидит ее». По служебным делам и поездкам на лечебные воды Луи был вынужден часто отлучаться из дома и терзался сомнениями, не изменяет ли жена ему в его отсутствие, для чего часто неожиданно возвращался в дом, надеясь застать ее врасплох.
10 октября 1802 года Гортензия родила мальчика, окрещенного Наполеоном-Шарлем. Радовались все, кроме отца, ибо доброжелатели не гнушались передавать ему сплетни о том, что истинным отцом ребенка является Первый консул, что Гортензия родила ребенка тайно намного раньше и т. п. Распространению молвы активно способствовали как родственники Бонапарта, так и политические противники Франции, в первую очередь, англичане. Эти толки оскорбляли родителей ребенка, и они ответили отказом на пожелание императора усыновить его. Гортензия, исполнив свой долг по рождению наследника, решила, что будет стараться вести любезный ей светский образ жизни рядом с матерью, в тесном общении с братом, подругами и своим сыном, но не обращая особого внимания на мужа. Именно это до глубины души оскорбляло Луи, все попытки которого сблизиться с женой разбивались о ее ледяное равнодушие. С 3 марта по 10 сентября 1803 года он отсутствовал по служебным делам и слал ей бесконечные письма, в которых, по мнению Наполеона, «создал для себя свой собственный мир и выказывал слишком буквальное понимание супружеского долга и заповеди, что супруги суть единое целое».
«Помни, что первостепенным долгом жены по отношению к мужу, в котором ты поклялась перед алтарем, есть следовать за ним повсюду, сие суть первые, основополагающие узы брака».
«Что ты хочешь, чтобы я думал, если с наших первых дней ты предпочитала мне весь свет? Не минуло и трех месяцев с нашей свадьбы, но я не мог добиться того, чтобы ты на лишний день осталась со мной в деревне, поскольку ты обещала своим подругам вернуться в этот час?»
«Я не создаю тебе помех навещать твою мать так часто, как тебе сего хочется, но я хочу, чтобы ты не жила в другом доме помимо нашего, чтобы ты привыкла жить у себя… Не забывай, Гортензия, что ты больше не девица, что ты – моя жена, мать моего сына».
«Подумай, Гортензия, что в твоем распоряжении жизнь, счастье честного человека, который безраздельно отдел себя тебе, который ожидает от тебя своей судьбы, что тебе надо свыкнуться с мыслью, что ты зависишь только от него».
Гортензия на это реагировала следующим образом: «Он писал мне с достаточной нежностью, но его письма всегда были полны нравоучений и рекомендаций, которые я не могла объяснить себе». Она следовала логике поведения женщины того времени: брак по расчет у есть брак по расчету, почему же от нее ожидают, что ей следует полюбить этого хворого и озлобленного неврастеника? Гортензия
