Итак, договорились, сели к Моркунову в машину и поехали. И чем дальше они ехали от Москвы, тем страшнее им становилось. Видимо, они как-то не совсем поняли, куда ехать и на что это похоже. А тут куда-то завезли в глухие леса, людей практически не встречается.
Большой плес, через который надо переехать, чтобы попасть в Булавино. Видно, бедным таджикам он казался океаном, который отрезал им путь на родину.
Когда настал момент переправы через озеро, младший таджик начал плакать. Потом мы, обсуждая эту историю, подумали, что, наверное, действительно для них это все выглядело совершенно ужасно. Они же не привыкли к этим безлюдным лесным чащам, огромным озерам, где не видно противоположного берега. У них на родине совершенно другие пейзажи. Плюс неизвестное, чуждое население, языка которого они не понимают. Неизвестно, что с ними тут могут сделать и удастся ли отсюда выбраться, если что. Представьте себе русского мальчика семнадцати лет, которого завезли далеко-далеко по бездорожью в таджикские горы, в какой-то кишлак в богом забытой долине, и предлагают ему пару месяцев пасти там баранов! Действительно, можно испугаться. А вдруг назад не отпустят? Закинут в какой нибудь «зиндан» и заставят жернов крутить до конца своих дней за миску баланды в день, и ведь никто не поможет, и бывали такие случаи!
Проезжая дорога на «той стороне», по которой два раза в день проходит автобус до райцентра. Если пойти по ней, то рано или поздно можно вернуться к маме в Душанбе.
Видимо, наш мальчик-таджик живо представил себе что-нибудь подобное. Во всяком случае, в Булавино они прибыли совершенно деморализованными. Мальчик лег на пол в рабочем общежитии и плакал не переставая, а второй таджик на ломаном русском все просил перевезти их обратно на тот берег, а до Москвы они как-нибудь и сами доберутся. Напрасно мы их чуть ли не всей деревней утешали, что никто их тут не обидит и что здесь у нас нестрашно и «ментов нету» (они еще очень боялись милиции, поскольку у них не было миграционной регистрации). Старший таджик под конец немного успокоился и сказал, что в принципе он сам не очень боится и готов попробовать поработать, но не может же он бросить своего молодого товарища, ведь он один точно пропадет! А молодой все никак не успокаивался, плакал и бормотал, что хочет уйти пешком к маме в Душанбе. Я очень его жалела и представляла себе моего Митьку, уехавшего на заработки в Таджикистан и попавшего пасти баранов в глухой кишлак. Мы спрашивали, есть ли у них деньги на дорогу до Москвы. Сказали, что есть двести рублей на двоих. Я, помнится, даже предложила им задержаться на два дня и положить мне плиточную дорожку за пятьсот рублей, чтобы были хотя бы деньги на дорогу. Но молодой даже слушать ничего не хотел. В конце концов Моркунов перевез их «на ту сторону» и показал, где находится автобусная остановка.
Интересно, что они до Москвы благополучно добрались. Мы узнали об этом следующим образом. У старшего оставался номер моркуновского мобильного телефона. И вот, примерно через пару недель, на этот телефон стали поступать звонки от каких-то таджиков, которые хотели договориться о работе на ферме. Ломаным русским языком Моркунову сообщали, что «я корова хорошо-хорошо умею! И сено косить сильно понимаю!» Наверное, наши таджики, доехав до Москвы, рассказали своим землякам о своих булавинских приключениях, и среди таджикских трудовых мигрантов нашлись желающие повторить эксперимент с работой на ферме. Но Моркунов уже к этому моменту как-то решил свою проблему с рабочей силой и отказался. Больше на нашей памяти он с таджиками не связывался.
О людях, которые живут в Булавино. История о человеческом упорстве
Итак, местное население в нашей деревне практически полностью заменилось на «дачников», то есть на жителей Москвы или Ленинграда, которые приезжают в деревню провести отпуск или, если это пенсионеры, на все лето – с мая по ноябрь.
Интересно, что это за люди и как они попали в нашу деревню?
В большинстве своем это бывшие «дикие туристы», которые в советские времена, когда покупка домов в деревне была фактически невозможна, регулярно ездили на наше озеро и разбивали палатки по берегам. Потом, когда покупка недвижимости или хотя бы полуофициальный «землеотвод» по договоренности с местной администрацией перестали быть чем-то недостижимым, самые упорные из них тем или иным способом обзавелись деревенским жильем. Если купить дом не удавалось, то они брали участок и строили дом сами.
К таким людям относится половина нашей деревни. Например, наши соседи по прозвищу «палаточники». Прозвищем они обязаны тому, что долго жили в палатке на участке, который был куплен ими после пожара, устроенного сумасшедшим сыном тети Оли. В этой семье три женщины – бабушка, ее дочка и внучка, и они смогли сами завершить постройку и обустройство дома после внезапной смерти деда, инициатора проекта. Они приезжают каждое лето и стали главными оппонентами фермерско-гостиничной деятельности Моркунова.
Так появились у нас и другие соседи, получившие «землеотвод» на территории деревни: Моркунов, семья Филатовых и семья Марии, Арнольд Викторович, который недавно продал свой участок и дом нашему Мите, а также семья, которая купила дом тети Нади. Да и наша семья устроилась здесь таким же способом – путем покупки и перестройки старых развалюх.
Здесь же оказались их родственники и друзья, которые, как правило, сначала навещали «новоселов» во время отпуска, а потом решались обосноваться в Булавино и сами. Например, так сюда попал Петр Сергеич, о котором я уже писала. Он был приятелем и сослуживцем Арнольда Викторовича. Приехал как-то к нему в гости и остался насовсем.
Вторая группа обитателей Булавино – это наследники «старожилов», их дети и внуки, которые давно уже перебрались в город, однако сохраняют за собой родовые дома и привозят сюда на лето своих стариков. Таких семей гораздо меньше, фактически три дома: семья деда Прошки (сын Гаврила, его сестры, их дети), семьи из дома с «безупречными огородами» (там жили три сестры, дом и участок поделен между их семьями, и у всех троих прямо-таки идеальные огороды и цветники, самые лучшие в нашей деревне). Еще дочь Швецовых тетя Галя, которая приезжает каждое лето одна и внуки которой, вероятно, унаследуют дом.
Третья группа – это совсем новые дома, выросшие в чистом поле после «перестройки», когда стали выделять землю на более или менее коммерческой основе. Кроме того, есть несколько участков, принадлежавших работникам моркуновской фермы, но впоследствии ими проданных. Рабочим участки выделяются очень охотно, местная власть пытается таким образом обзавестись трудоспособным населением. Но в большинстве случаев эти люди увольняются и продают участок очередным дачникам. Например, часть «цыганского» участка таким образом перешла к одному из постояльцев гостиницы (к тому самому, который собрался эмигрировать в Новую Зеландию), а часть до сих пор отведена Моркуновым под общежитие для рабочих.
