В Джераче Ксарава дал полную волю своей жестокости. Он собирался в несколько недель закончить процесс и поэтому сразу же стал применять самые страшные пытки. Феличе Гальярдо вытащили из застенка чуть живым — никто не надеялся, что он будет жить. Каччья метался в жару, когда за ним! пришли стражники, чтобы вести его на пытку. Тюремный врач сказал Ксараве, что Каччья тяжело болен и следует отложить допрос. Но Ксарава и слышать ничего не хотел: тем сговорчивей будет преступник. Врач не посмел возражать. Каччья после пытки очень долго не приходил в сознание.
Все мысли Кампанеллы были направлены на то, чтобы внушить товарищам волю к борьбе. За Пьетро и Ферранте Понцио, Пьетро Престера и Битоято он не беспокоился. Он знал, что они выстоят, но тем больше волнений вызывало в нем поведение Пиццони, Лаврианы и Петроло. Он посылал им записки, где объяснял, как и что они должны говорить на допросах. Он старался использовать все средства, чтобы ободрить их. Он хотел противопоставить неистовству Ксаравы единодушие и сплоченность. Томмазо писал стихи, воспевающие мужество, и прославлял людей, борющихся за свободу Италии. Ему многого удалось достичь: товарищи обещали после каждого допроса подробно сообщать, что больше всего интересует трибунал. Сопоставляя полученные сведения, Кампанелла сможет и впредь советовать им, как вести себя и что отвечать. Даже Петроло, проявивший непростительную слабость, обещал при первой же возможности отречься от прежних показаний.
Тюрьма крепости Джераче называлась «Маркизой». Тот, кто в ней однажды побывал, помнил ее долго. Думая о побеге, Кампанелла отвергал один план за другим. Без помощи извне нечего было надеяться на успех. Он часами простаивал у окна, наблюдая, что творится во дворе. Он старался разглядеть, где на крепостных стенах обычно были солдаты, сколько стражников находилось в кордегардии, как часто менялись караулы. Все, что он заметил, было малоутешительным. Тюрьма охранялась самым тщательным образом. Единственная надежда была на друзей. Где сейчас Маврицио? Что делает Престиначе? Особенно часто он вспоминал Дионисия — ждал, что не сегодня-завтра получит от него записку, которая будет предвестницей грядущей свободы.
Ринальди, Витале и Тодеско благополучно добрались до Бриндизи. Здесь они нашли корабль из Марселя, который направлялся в Венецию. Капитан согласился за хорошее вознаграждение взять их с собой. Однако Тодеско наотрез отказался ехать дальше. Он очень беспокоился за семью и теперь, когда друзьям больше ничего не угрожало, считал свой долг исполненным и хотел пробираться поближе к дому. Он стоял на берегу до тех пор, пока корабль, подняв паруса, не вышел в море. Тодеско знал, что при благоприятной погоде Ринальди и Витале через несколько дней будут в Венеции.
Это случилось в ясный октябрьский день. Привлеченный необычным шумом, Кампанелла подошел к окну. И не поверил своим глазам: внизу, в толпе вооруженных людей, стояли четыре связанных пленника — Дионисий Понцио, Тодеско, Ринальди и Витале. Держась за бока, громко, на весь двор, хохотал Ксарава.
От внезапно свалившегося несчастья можно было потерять голову. Положение становилось отчаянным: Кампанелла, уверенный в полной безопасности Дионисия и Маврицио, назвал их руководителями заговора. Этим теперь он сразу же поставит их в очень тяжелые условия. Разумеется, прокурор не замедлит воспользоваться его писаниями. Но поймут ли друзья, что они были вызваны необходимостью любой ценой остаться в Кастельветере и дождаться Чикалы?! Когда, измученные пытками, Дионисий и Маврицио будут из последних сил сопротивляться козням Ксаравы, не зародится ли в душе у них мысль, что Кампанелла отрекся от друзей?!
Было очень важно сразу их предупредить. Но сделать это оказалось невозможным. Их держали в подземных одиночках под строжайшим надзором.
Ксарава немедленно приступил к допросам только что захваченных пленников. Маврицио не поддавался ни на какие хитрости и категорически отказался давать показания. Никого из тех, кто был в руках Ксаравы, не пытали так долго и так жестоко, как Маврицио. Но напрасны были страшнейшие мучения — Маврицио не проронил ни слова. Тодеско и Витале тоже ни в чем не признались.
Томмазо так и не удалось переслать записку Ринальди. Тем не менее Маврицио с презрением оттолкнул прокурора, когда тот пытался сыграть на заявлении Кампанеллы. Узнав об этом, Томмазо испытал чувство огромной гордости за Маврицио: вот человек, мужеству и благородству которого должны все подражать! Он написал стихи в честь Маврицио и послал их товарищам.
Епископ Джераче не думал служить помехой испанским властям, и Ксарава, пренебрегая правами церкви, открыто и нагло вмешивался в следствие, которое велось над клириками. Основные правила инквизиционного судопроизводства были нарушены: Ксарава и Спинелли лично присутствовали при дознаниях и всем своим поведением подчеркивали, что здесь играют главную роль именно они. Хотя разрешение подвергнуть духовных лиц пытке еще не пришло, инквизиторы себя этим не связывали. Правда, они не пустили еще в ход дыбы, но широко пользовались «устрашением», которое официально считалось первой ступенью пытки. Фра Корнелио поодиночке вызывал к себе одного за другим арестованных клириков. Он убеждал их, что им остается единственный способ избежать выдачи светскому суду — покаяться в преступлениях против веры. Когда уговоры не действовали, он переходил к угрозам, орал, что если кто и выйдет из тюрьмы, так только разорванным на куски. Он всячески оскорблял арестантов и плевал им в лицо. Кое-кого отводили в застенок и, разъясняя назначение пыточных инструментов, привязывали к дыбе и советовали говорить истину.
Петроло, как и обещал, не подтвердил показаний, данных в Сквиллаче. Капитан, начальник стражи, так тащил его обратно в камеру, что от одежды остались одни клочья. Через три дня к Петроло пришел фра Корнелио, чтобы подписать протокол. Петроло отказался. Ведь в протоколах столько вымысла и лжи! Разговор был продолжен в застенке. Корнелио божился, что секретарь уже исправил допущенные в записях ошибки. Ксарава не отличался долготерпением. Он сам схватил Петроло за грудь, подволок к столу и силой заставил поставить в конце протокола подпись.
Пьетро Престеру допрашивали часто, но толка от этого было мало. Он избегал отвечать на вопросы по существу и требовал, чтобы секретарь записывал факты, выгодные для обвиняемых. Этого не делали, и Пьетро, ссылаясь на неправильность протоколов, не хотел их подписывать. Ксарава решил с ним тоже не церемониться. В застенке капитан стражи повалил его на пол и стал стягивать ему грудь особыми железными оковами, грозя поломать все кости.
