Справа Жером должен был теснить Багратиона в направлении Даву, который перерезал бы его коммуникации с Александром и вынудил его сдаться; слева Мюрат, Удино и Ней, которые уже были перед Дриссой, должны были идти прямо на Барклая и его императора; Наполеон с элитой своей армии, а также Итальянской армией, Баварской армией и тремя дивизиями Даву должен был идти на Витебск между Даву и Мюратом, почти соприкасаясь с ними; короче говоря, русские армии должны были быть разделены. Обстоятельства решат остальное.
Таков был план Наполеона, разработанный 10 июля в Вильне. Немедленно после этого движение, уже начавшееся, стало всеобщим.
Жером пересек Неман в районе Гродно. Саксонская, Вестфальская и Польская армии имели перед собой генерала и страну, которых сложно было победить. Она шла по высоким равнинам Литвы, по которым текут реки, впадающие в Черное и Балтийское моря. Почвы здесь таковы, что воды застаиваются и переполняют страну. Узкие насыпные дороги проложены по этим лесистым и болотистым равнинам; они образуют длинные дефиле, которые Багратиону было легко оборонять от войск Жерома. Последний неосторожно атаковал, его авангард трижды вступал в схватку с врагом: первый бой закончился победой русских, в двух других случаях Латур-Мобур остался хозяином политого кровью поля брани.
В то же время Даву, двигаясь от Ошмян в направлении Минска, завладел выходами из дефиле, в которых Жером сражался с Багратионом.
На пути отступления этого генерала была река, истоки которой находятся в заразном болоте; ее грязные воды текут на юго-восток, а ее имя печально знаменито и напоминает о наших несчастьях.
Деревянные мосты и длинные насыпные дороги, которые построены здесь для перехода через болото, упираются в город Борисов. Этот проход очень важен, и Даву предотвратил движение Багратиона в этом направлении, захватив 8 июля Минск, равно как и весь край от Вилии до Березины. Русский князь и его армия, направленные Александром к северу, наткнулись на Даву и вынуждены были отступить; затем русские немного изменили направление движения и предприняли новую попытку прорыва к Минску, но Даву вновь встал на их пути.
Узнав об этом и видя, что Багратион и 40 тысяч русских отрезаны от армии Александра и окружены двумя реками и двумя армиями, Наполеон воскликнул: «Они мои!»
В самом деле, трех маршей было достаточно, чтобы замкнуть кольцо окружения. Наполеон ранее обвинял Даву в том, что тот четыре дня находился в Минске и позволил уйти левому крылу русских; позднее он обвинил Жерома, и это было справедливо; в итоге он приказал монарху подчиняться приказам маршала. Однако это решение было принято слишком поздно и в разгар операции.
Приказ был доставлен в тот момент, когда Багратион, оттесненный от Минска, не имел иного пути отступления, кроме длинной и узкой насыпной дороги. Даву написал Жерому, требуя быстро теснить русских в это дефиле, выходы из которого он собирался занять. Багратион никогда бы оттуда не вырвался. Но король Вестфалии, раздраженный упреками в нерешительности, не мог допустить, чтобы подчиненный командовал им; он покинул армию, никого не оставив вместо себя и даже не сообщив об этом. Ему позволили уехать в Вестфалию без охраны, что он и сделал.
Тем временем Даву ждал Багратиона в Глуске. Поскольку Вестфальская армия не теснила русского генерала, тот мог пойти окольным путем на юг, чтобы достичь Бобруйска, пересечь Березину и двигаться в направлении Быхова. Однако если бы Вестфальская армия теснила русских более энергично вплоть до Быхова, когда те встретили Даву в районе Могилева, то Багратиону, зажатому между вестфальцами, Даву, Борисфеном и Березиной, пришлось бы сражаться или сдаваться.
Отклонившись далеко от намеченного маршрута, Багратион решил идти на Могилев. Здесь он вновь встретил Даву, который пересек Березину там же, где когда-то это сделал Карл XII.
Но маршал не ждал русского князя на дороге в Могилев. Он думал, что тот уже на левом берегу Борисфена. Их взаимные ошибки обернулись в пользу русских. В это время у Багратиона было 35 тысяч солдат, у Даву 12 тысяч. Последний выбрал для сражения возвышенность, окаймленную двумя лесами. Русские приняли бой и атаковали, уверенные в победе.
Московиты говорят, что в разгар боя их вдруг охватила паника от мысли, что перед ними — сам Наполеон; они думали, что он может быть одновременно везде — таково магическое воздействие гения! Его слава удивительным образом заполнила весь мир и превратила его в вездесущее и сверхъестественное существо!
Русские атаковали страстно и упорно, но без особой изобретательности. Багратион был отброшен, и ему вновь пришлось возвращаться по своим следам. Наконец он пересек Борисфен у Нового Быхова и оказался во внутренних областях России, чтобы соединиться с Барклаем у Смоленска.
Наполеон считал ниже своего достоинства объяснять успех русских способностями их генерала; он приписал его беспомощности своих военачальников. Он уже понял, что должен присутствовать везде, но это было невозможно.
Его операции стали столь обширными, что, вынужденный оставаться в центре, он не мог установить правильные связи со своими генералами. Усталые, как и он, слишком независимые друг от друга и слишком обособленные, но в то же время излишне зависимые от него, они были мало склонны к риску и пассивно ждали его приказов.
Его влияние ослабело, поскольку было рассеяно сверх меры. Нужно было иметь слишком большую душу, чтобы вдохновлять столь большое тело; его великой души на это уже не хватало.
Шестнадцатого июля вся армия пришла в движение, однако Наполеон всё еще оставался в Вильне. Он приказал укрепить город и объявил набор рекрутов в литовские полки. Он назначил Маре губернатором Литвы; тот должен был стать центром административных, политических и даже военных коммуникаций между ним, Европой и генералами, командовавшими армейскими корпусами, которые не шли вместе с ним в Москву.
Мнимое бездействие Наполеона в Вильне продолжалось двадцать дней. Некоторые думали, что, оказавшись в центре своих операций вместе с сильным резервом, он ждал развития событий и готов был направить силы в сторону Даву, Мюрата или Макдональда; другие думали, что необходимость устройства Литвы и европейская политика удерживают его в Вильне; или он не видел препятствий, достойных себя (такой взгляд ему льстил, хотя он себя не обманывал). Спешное отступление русских из Литвы ослепило его, и это видно по его бюллетеню:
«Вот она, Российская империя, столь грозная на расстоянии! Это пустыня, по которой разбросано население, и его здесь совершенно недостаточно. Они будут побеждены той самой обширностью территории, которая должна их защищать. Они варвары. У них почти нет оружия. У них нет готовых рекрутов. Александру потребуется больше времени для того, чтобы их собрать, чем для того, чтобы дойти до Москвы. Это правда, что с момента перехода через Неман нас встречают ливни и зной, но эти беды — не столько препятствие нашему наступлению, сколько помеха русскому бегству. Они побеждены без боя одной лишь своей слабостью, воспоминанием о наших победах и угрызениями совести, диктующей необходимость восстановления Литвы, которой они овладели не по праву мира или войны, но предательством».
