И вот теперь Перикл против Фукидида.
Традиционные взаимные обвинения в узурпаторских стремлениях, в которые, правда, уже мало кто верит. Формально решается вопрос: кто — кого? На деле же афиняне должны определить свою судьбу на много лет вперед. Фукидид — последний козырь аристократов. Они отлично понимают: сейчас или никогда! Победит Перикл — и его авторитет станет незыблем, а главное — демос окончательно перестанет считаться с теми, кого именуют «лучшими» гражданами. Еще совсем недавно «лучшие» пользовались всеобщим уважением. Теперь же над ними насмехаются эти колбасники, оружейники, пахари, виноградари, радующиеся любой возможности показать, что и они чего-то стоят.
Единомышленники Фукидида вербуют все новых и новых сторонников. Они собираются в частных домах, до хрипоты спорят на агоре, убеждают, грозят. Ораторы сменяют друг друга на трибуне и клянутся в верности демократии. Только во имя народа и безопасности государства следует избавиться от Перикла, который ведет страну к гибели.
— Граждане афиняне! Подумайте, что грозит вам, если вы безропотно подчинитесь этому человеку. Вы приняли немало новых законов, отменив прежние, завещанные предками. Не все из них хороши, но что сделано, то сделано! Периклу же этого мало. Раз начав, он уже не может остановиться. Ему, видно, не дает покоя слава великих законодателей, и он предлагает вам проекты, столь же нелепые, сколь и опасные. Он говорит: народ решает все. Кто же спорит, конечно же, вы, и только вы, свободные и равноправные, избираете магистратов, принимаете постановления, осуждаете преступников и защищаете стены родного города. Каждый подчиняется вам, вы же все вместе неподвластны никому.
Но разве справедливо, чтобы вами руководили люди, не способные управлять? Разве не ясно, что человек образованный и обеспеченный заслуживает большего доверия, чем малограмотный бедняк, который всегда будет думать о собственной выгоде, а не о нуждах нашего государства. Перикл обманул вас: он дал всем одинаковые права, но не сделал всех равными. Да это и невозможно — разве только если вы отнимете у каждого его имущество, дома, землю, богатства, а потом разделите поровну между всеми. Неужели кто-нибудь осмелится назвать такую меру справедливой и законной?
А раз так, то не лучше ли довериться тем, кто способен здраво судить о государственных делах и не использует власть для удовлетворения корыстных целей, тем, кто больше думает о справедливости и чести, а не о том, как раздобыть лишнюю драхму или повыгодней продать свой товар.
Перикл вам льстит, называя хозяевами полиса. На самом деле только он придумывает законы, только его планы проводятся в жизнь. Приглядитесь к нему, о афиняне, и вы поймете, что человек, громче всех прославляющий демократию, пытается лишить вас истинной свободы и подчинить собственной воле.
Перикл тоже готовится к решающей схватке. Он не скрывает своих замыслов. Да, он будет проводить прежнюю политику, он превратит Афины в великий город, которому будет завидовать весь мир. И он продолжит дело, начатое Клисфеном. Чтобы научиться управлять, надо… управлять. Ошибки? Но их совершают даже боги. А истина всегда находит дорогу. Он верит в демос и верит в себя. Он готов к суду черепков.
Перикл знает, чем он рискует. Он мог бы убедить демос не прибегать к остракизму, а затем, выждав, ослабить влияние Фукидида и укрепить собственную власть. Но он идет в бой с открытым забралом. И побеждает. В 443 году лидер аристократической партии уходит в изгнание.
Отныне Периклу никто не угрожает. В течение 14 лет его ежегодно избирают стратегом, провозглашают первым гражданином государства. «Перикл сосредоточил в себе и сами Афины, и все дела, зависевшие от афинян, — взносы союзников, армию, флот, острова, море, великую силу и верховное владычество» (Плутарх). Как язвил комический поэт Телеклид, афиняне предоставили Периклу.
Всю дань с городов; он город любой мог связать иль оставить свободным,
И крепкой стеною его оградить, и стены снова разрушить.
В руках его все: и союзы, и власть, и сила, и мир, и богатства.
«Перикл может делать все, что ему угодно, и не только в этом городе, но и во всей Элладе; даже за ее пределами он имеет большое влияние у многих великих народов».
«Перикл считался наиболее достойным человеком для государственных дел. Пока он стоял во главе государства, в мирное время он руководил им с должной умеренностью и вполне оберегал его безопасность. Государство достигло при Перикле наивысшего могущества».
Так утверждали современники.
Через четыре века Цицерон будет восторгаться «знаменитым Периклом, первым в своем государстве по авторитету, красноречию и мудрости».
Еще через сотню лет Плутарх откровенно заявит: «Он сделал город из великого величайшим и богатейшим, могуществом превзошел многих царей и тиранов… Он был всесилен».
В чем же его могущество? Ведь у него нет никакого особого титула или должности, возвышающей его над остальными согражданами. Он не окружает себя отрядом телохранителей, наводящих страх на афинян, как было при тиранах. Он не сводит счетов с недовольными и никогда не поступает вопреки законам. У него есть единственное оружие — его речи. И дела, не расходящиеся со словами.
Фукидид, сын Олора (тезка вождя аристократов), некогда приверженец Кимона, а затем ближайший друг Перикла, ставит ему в заслугу четыре главные добродетели, определяющие величие государственного деятеля.
Он красноречив и умеет вести за собой толпу. А искусство политика не только в том, чтобы находить нужные решения, но — в еще большей степени — убеждать народ в их правильности.
Он образован, умен и дальновиден, способен предугадывать события и трезво рассчитывать их последствия.
Он безупречный патриот. И не потому, что он вечно клянется именем демоса: интересы сограждан неотделимы от его интересов. Он думает не о собственной славе, а лишь о благе отечества.
Наконец, он бескорыстен, а неподкупность — лучшее свидетельство искренности.
История Афин знала многих вождей, наделенных тем или иным из этих качеств. Но только великий руководитель, по мнению Фукидида, обладает ими в совокупности.
Потомков больше удивляло в Перикле другое. Как мог человек, вознесенный на вершину власти, сохранить в неприкосновенности свою добродетель? Повелевая народом, считать себя частью этого народа? «Ведь трудно и потому особенно похвально прожить жизнь справедливо, обладая полной свободой творить несправедливость» (Платон).
Но, быть может, Перикл вообще человек особый, не похожий на других, не способный радоваться жизненным благам? Не внушил ли ему кто-нибудь мысль о суете и тщете земной, призывая подняться над низменными страстями и вести жизнь отшельника и аскета? Ведь именно так поступил его друг Анаксагор, «устремлявший свой дух к прекрасному»: он покинул дом, оставил землю необработанной и предался размышлению и созерцанию.
