Сальвадор Дали, который так охотно распространялся о своей особе, никогда не говорил с Пакитой и ее мужем о своем «параноидально-критическом» искусстве. Он просто был для них хозяином – сумасшедшим, непонятным, не любящим мыться и обожавшим свои чудные усы. А еще был трудягой, работал с утра до ночи – собственно говоря, работал всегда. За это Пакита его уважала. Да и вся вилла – его рук дело, включая чучело огромного медведя, в одной лапе державшего фонарь, а в другой – знаменитую каталонскую шляпу, в которой так любил фотографироваться Дали.
Летняя резиденция Сальвадора Дали и Галы представляет собою причудливый домашний «пейзаж». Еще в 1935 году без помощи архитектора, наняв местного каменщика, экстравагантная пара перестроила под жилье большое помещение, где хранились лодки. Оно принадлежало двум братьям-шизофреникам, и молодой тогда Дали немного им сочувствовал.
Единственным «художественным» украшением нового жилища послужил молочный зуб Сальвадора, который выпал у него необычайно поздно (тоже признак гениальности?). Укрепленный на нитке, зуб свисал с потолка. Кроме этого, в доме не должно было быть ничего – ничего, кроме гения Дали и эротичности Галы. С годами, правда, в доме появились и другие материальные субстанции. В спальне – ковер с изображением улыбающегося папы Иоанна XXIII. В углу стоит японский лакированный комод. У входа в ателье художника возвышается футляр, в котором находятся два искусственных пениса внушительных размеров. Все это и многое другое создает особую ауру обители мэтра сюрреализма.
Испанский журналист Антонио Д. Олано выпустил книгу «Странные привязанности гения», в которой отмечает, что Сальвадор Дали тщательно скрывал свое истинное лицо от людей, оберегая собственный внутренний мир, мир человека по имени Сальвадор Дали, придуманный им же самим еще в ранние годы. Однако известно, что Дали обожал испанского короля и королеву. Неоднозначно относился к Гитлеру и Франко. До знакомства с Франко считал его солдафоном, но, познакомившись, изменил свое мнение и часами беседовал с Франко о Веласкесе. Особые отношения у Дали были с Гарсией Лоркой, ну и, конечно, с Галой.
У Антонио Д. Олано спросили:
– Почему Дали никогда не хотел иметь детей?
– Он боялся, что может родиться умственно неполноценный ребенок, – последовал ответ.
У Сальвадора Дали была многолетняя дружба с итальянской семьей Джузеппе и Марой Альбаретто, их дочь Кристина стала крестницей Дали. Вспоминает Кристина Альбаретто:
«Ребенком я очень любила смотреть, как работал мой крестный отец, великий Сальвадор Дали. Вдохновение являлось к нему внезапно. Помню его горящий, почти магнетический взгляд, его загнутые кверху усики, его эксцентрическую манеру одеваться. Сидя в мастерской, я тоже пыталась что-то рисовать. Но чаще всего мыла его кисти – очень хотелось быть ему полезной. И в то же время требовала, чтобы мне за это платили. Он не отказывался и все норовил расплатиться со мной каким-нибудь рисунком, но я хотела только песеты. А еще он дарил мне подарки – помню, однажды преподнес детеныша оцелота, я назвала его Бабу, он жил у нас очень долго, и сегодня по дому родителей бродят его потомки – три огромные пятнистые кошки. Они тоже напоминают нам о Сальвадоре Дали, гении, который был нашим большим другом…
Ему нравилось играть со мной, – продолжала свой рассказ Кристина. – Может быть, он любил меня, как любил бы собственную дочь, если бы она у него была. Мы вдвоем ходили купаться в заливчик недалеко от его дома, и Дали вместе со мной карабкался на надувной матрасик. Если мне покупали новую игрушку, я старалась спрятать ее подальше – мой крестный отец очень любил игрушки и часто крал их у меня. Он был такой, Дали, – очень похожий на капризного ребенка. Уже тогда весь мир воспринимал его как гения, экстравагантного клоуна, а для меня многие годы он был незаменимым товарищем по играм».
Рассказ Кристины дополняет ее отец, Джузеппе Альбаретто:
«Мало кто это знает, но именно мы были настоящей семьей художника. А все потому, что его отец и сестра, строго исповедовавшие все каноны католической веры, никогда не могли простить ему брака с Галой… Он любил эпатировать всех и вся. И был большим нарциссом – любовь к себе стала его манией.
Мара Альбаретто:
«Он был предельно эксцентричен, экстравагантен. Когда его спрашивали, почему он изобразил любимую жену Галу с двумя отбивными на спине, ответил просто: «Я люблю мою жену и люблю отбивные; не понимаю, почему не могу нарисовать их вместе». Это верно, он обожал Галу, самого себя, а еще очень любил золото: оно было для него фетишем, которому он беззаветно поклонялся. Мы подарили ему золотую корону, выложенную изнутри мехом горностая, – она ему очень нравилась. Он постоянно носил на шее на шнурке золотой слиток, часто ложился спать с этим украшением – расставание с золотом приносило ему физические страдания… Бывшая шахиня Ирана Фара Диба хотела заплатить за портрет драгоценными камнями. Художник оскорбился, восприняв это как знак неуважения: все знают, что великий Дали принимает только золото и доллары. Сказал, что рубины и изумруды – это цветные стекляшки, и он никогда не променяет на них ни одно свое произведение».
Рассказанное Марой Альбаретто дополним воспоминанием нашего соотечественника Николая Федоренко, который встречался с Дали и Галой в начале 60-х годов в Нью-Йорке. Вспоминая о встрече, Федоренко недоумевал:
«Богатство? Зачем оно было Галине Дмитриевне? Ведь при Сальвадоре Дали она и без того была миллионершей!» Его сомнения развеяла сама Галина Дмитриевна (она же Елена, она же Гала):
«Мы все время охотимся за деньгами. Нам приходится содержать виллу в Испании, дом во Франции, квартиру в Нью-Йорке, да еще бесконечные отели. Одно разорение!..»
И еще Николаю Федоренко запомнилась фраза музы Дали: «Живу среди чужих и сама чужая. Чужая страна, чужие люди, вечно в окружении чужих…»
Ну что ж, подробный рассказ о Гале совсем скоро, запаситесь немного терпением. А пока еще одно воспоминание о художнике, оно принадлежит известной певице Аманде Лир, которая познакомилась с Дали в 1965 году, когда «неистовый Сальвадор» перешагнул 60-летний рубеж:
«Дали был наполовину лысый и к тому же толстоват. Он держался слегка высокомерно и в конце концов был даже смешон со своими загнутыми вверх усами и в своем золотом жилете. Всякий раз, произнося какую-нибудь фразу, он поднимал трость с позолоченным набалдашником. Его разношерстная свита состояла наполовину из так называемых «мальчиков» и педерастов… Мальчиков он называл “филе камбалы”…»
