В последующие дни Байрон так подробно рассказал обо всем леди Мельбурн, что она испугалась за него. Близость с Августой, которая была его единокровной сестрой, наводила на мысль о страшном слове «кровосмешение», которое ужасало леди Мельбурн больше, чем открытый и бесстыдный скандал, связанный с Каролиной Лэм[13].
В связи с сестрой для Байрона крылось особое очарование, потому что это давало возможность «новых ощущений» и потому что это был запретный плод. Ощущение того, что ему судьбой предначертано испытывать чувство, в котором есть «что-то зловещее», ясно отражено в его восточных поэмах, где он изливал «лаву» своих внутренних противоречий. Байрона преследовала мысль о том, что ему уготовано продолжать темную славу своих предков. Если бы он видел письма своего отца к сестре Фрэнсис Ли, матери Августы, намекающие на его близость с сестрой, то еще больше убедился бы в том, что это судьба.
Приветливая и добрая Августа, которая так любила брата, только хотела видеть его счастливым. Она едва ли придавала значение абстрактным моральным вопросам, хотя и была набожной и часто дарила настольные Библии членам своей семьи и друзьям. В отличие от нее, Байрон не мог не думать об опасностях и общественных последствиях и, будучи человеком высоконравственным, испытывал угрызения совести. Подобно многим своим современникам, он лишь умом, но не сердцем понимал всю нелепость понятия «грех» в кальвинистском смысле этого слова. Но осознание развращенности человеческой натуры и своей собственной слабости вело его к дальнейшему нарушению общественных норм. Постепенно, следуя советам встревоженной леди Мельбурн, он отказался от затеи взять Августу с собой за границу, но и сам тоже отказался от поездки.
Во время этих неприятных переживаний Байрон с удивлением получил длинное письмо от Аннабеллы Милбэнк. 22 августа она подробно, под маской дружеского сочувствия, описала ему свои чувства. «В моем характере испытывать глубокие и скрытные чувства, – писала она ему, – и сильнейшие мои сердечные привязанности всегда остаются без ответа». Признание в том, что у нее появился новый поклонник, вновь подтвердило ее отказ Байрону, как и год назад. В конце Аннабелла давала ему разумный совет: «Больше не будьте рабом сиюминутных желаний, не пускайте свои благородные порывы по жизненному течению». После этого она просила сохранить это письмо в тайне от леди Мельбурн, которая «не поймет истинного характера моих намерений».
Три дня спустя в своем дневнике Аннабелла записала несколько мыслей по поводу «характера, представляющего для меня интерес». Такой человек должен обладать «деятельным, но не показным благоразумием, независимостью интересов. Неизменными нравственными устоями. Неизменной искренностью. Должен быть гордым и дорожить своей честью. Сдержанным на нежные чувства и вместе с тем обладать способностью к любви, которая является спутницей чувствительности. Щедростью и полным бескорыстием. Благоразумием и постоянством».
В дальнейшем появились строки: «Есть характеры, сформировавшиеся под влиянием разочарования или стремления к такому счастью, которое, по словам мадам де Сталь, состоит в совпадении ситуации с нашими возможностями. Отсюда в большинстве случаев возникают мизантропия или уныние… Естественная доброта сменяется подозрительной холодностью. Каждый добрый порыв подавляется мыслями о ничтожности человеческой натуры».
Проницательная мисс Милбэнк ошибалась, решив, что никто не догадается, что она думает о некоем молодом лорде, описывая второй тип характера. Она также не осознавала, насколько трагически неверно было ее представление о темпераменте Байрона.
Желая забыть о трудностях и польщенный тем, что Аннабелла все еще думает о нем, Байрон не оставил без внимания ее советы и ответил ей взволнованными словами, которых Аннабелла совсем не ждала: «Леди М. была совершенно права, когда сказала, что я предпочитаю вас всем остальным. Так было раньше, так есть и сейчас». После этого следовало признание, изумившее Аннабеллу и заставившее ее пожалеть, что упомянула о своем поклоннике: «Что касается дружбы, то я должен быть с вами откровенен. Этого чувства я не могу испытывать к вам. Сомневаюсь, что сумею перестать любить вас…»
Байрон сохранял эту переписку в тайне ради Аннабеллы и ради себя. Леди Мельбурн могла быть против, принимая во внимание настоящее положение дел. Однако вскоре он понял, что она мечтала вновь свести его со своей племянницей, возможно, в качестве противоядия против его более опасной связи. Она прислала ему описание Аннабеллой своего возможного избранника. Ответ Байрона мог бы потрясти бедную девушку. «Возвращаю вам портрет супруга Аннабеллы, о котором не могу ничего сказать, потому что не понимаю его… Похоже, что она избалованна, но не как дети, а систематическим воспитанием в духе Клариссы Харлоу, стремлением стать правильной во всем, попав в зависимость от своей собственной непогрешимости, которая может привести ее к ужасной ошибке. Я не имею в виду обычную ошибку женщин ее происхождения: она найдет то, что ищет, и потом поймет, что ее семейная жизнь скорее бремя, чем удовольствие». Байрон знал, что Аннабелла понимает под словом «дружба». Позднее он говорил Медвину: «Мысль этого письма заключалась в том, что хотя она не могла любить меня, но жаждала моей дружбы. «Дружба» – опасное слово для молодых женщин; это вполне оперившаяся любовь, ждущая своего часа, чтобы взлететь».
Теперь Байрон писал Аннабелле с меньшей сдержанностью. Ей оставалось либо принимать его таким, какой он есть, либо порвать с ним: «Ваше двусмысленное предложение о «круге, где мы встретились», забавляет меня, особенно когда я припоминаю некоторых из тех, кто входил в это общество. В конце концов, хотя оно и ужасно, у него есть свои достоинства. Чувство – основная цель жизни: чувствовать, что мы живем, хотя жизнь и приносит боль. Именно эта «опустошенность» ведет нас к игорному столу, на поле битвы, в путешествие…»
А теперь «опустошенность», непреодолимое желание чувствовать вели его, невзирая на все протесты разума, обратно к Августе. Байрон сказал леди Мельбурн, что намеревается 9 сентября уехать из города и, «поскольку я уверен, что вы правильно истолкуете мою решимость, я не посмею встретиться с вами». Однако он отложил отъезд. «Я очень озадачен. Вы говорите: «Пишите мне при любых обстоятельствах». Поверьте мне, я буду писать, пока не наступит миг, если, конечно, наступит, когда я решу, что вам не следует больше переписываться со мной…»
В июле и августе Байрон постоянно сочинял и отправлял Меррею, этому «королю торговцев книжными принадлежностями», дополнения к «Гяуру», «поэме-змее», которая «каждый месяц все удлиняет свои кольца». Впервые опубликованная 5 июня, она быстро разошлась, и теперь Меррей готовил пятое издание с новыми добавлениями. Кровавые описания и намеки на тайные преступления, которые молва теперь приписывала самому автору, подогревали интерес общественности. Для Байрона это была возможность убежать или по крайней мере попытаться освободиться от духовных тягот последних месяцев.
Любовь на небе рождена
Аллаха властью всеблагою,
И нам, как ангелам, дана
Святая искра. Над землею
Поднять желания свои
Мы можем с помощью любви.
В молитве ввысь мы воспаряем,
В любви – мы небо приближаем
К земле…
(
Перевод С. Ильина)
По-прежнему пребывая в состоянии волнения и недоумения, Байрон, скорее всего, 11 сентября отбыл в Сикс-Майл-Боттом. Можно только предполагать, что там произошло. Рассказал ли Байрон Августе об опасностях, подстерегающих их, если они вдвоем отправятся за границу? Или, может, она начала испытывать угрызения совести и хотела забыть все, что между ними произошло? Нечто подобное можно предположить исходя из того, что уже 13-го числа Байрон оставил ее и направился в Кембридж, где вечером вместе со Скроупом Дэвисом выпил шесть бутылок вина. Очевидно, что он искал забвения, потому что сразу же по прибытии в Лондон написал Джону Меррею: «Будьте так любезны и узнайте о каком-нибудь корабле с охраной, который берет пассажиров… Со мной едут друг и трое слуг. Мы отправляемся в Гибралтар, на Майорку или Зант».
Вскоре после этого Байрон принял приглашение своего друга Уэддерберна Уэбстера навестить его в Эстон-Холле недалеко от Ротерхэма. Оттуда 21 сентября он прислал леди Мельбурн описание этой нелепой семьи: «Ощущая беспокойство и нетерпение в городе, я с радостью принял это приглашение… Тут очень тихо и мило, и дети не шумят… [Уэбстер] прочел мне целую лекцию о добродетелях своей супруги, заключив, что по моральным качествам она близка к Христу!» Байрон смеялся до тех пор, пока Уэбстер не рассердился.
Если леди Мельбурн надеялась, что ее протеже позабудет о своей греховной привязанности, увлекшись леди Фрэнсис Уэбстер, то ее ожидало разочарование, потому что три дня спустя Байрон опять вернулся к Августе. Он написал леди Мельбурн: «Я пытался изо всех сил одержать победу над этим демоном, но безуспешно, потому что оружие, действенное прежде, подвело меня на этот раз. Я имею в виду, перенести весь пыл любовного увлечения на другую женщину. И вот что из этого вышло, вы теперь знаете». Под влиянием сиюминутного настроения Байрон составил новое завещание, по которому половина его состояния должна была перейти к его кузену и наследнику Джорджу Энсону Байрону, а другая половина – к Августе.
