Забилась в уголок. Ступням больно. Подошвы нейлоновых чулок стерлись, в пятки вонзились камешки. Она прислоняется к окружающей бассейн проволочной изгороди, обхватывает себя руками. Может, удастся раствориться в ночном сумраке, смешаться с темнотой.
На калифорнийской стороне приходит ощущение безопасности. Ни вразумительного объяснения, ни сколь-либо весомой причины нет. Может быть, дело в сознательно навязываемом ощущении порядка, контрастирующем с образом попирающей закон Невады – азартные игры, отсутствие ограничения на скорость вождения, быстрые, за шесть недель, разводы. Последнее прибежище фронтирского популизма. Она искусственная, это граница между Калифорнией и Невадой. Произвольное разделение, определенное путем сделок и компромиссов и закрепленное в проведенной рукой картографа линии. И тем не менее есть ощущение, что граница эта вполне реальна и существует, как некий физический объект. Как крепость, оберегающая определенный жизненный уклад. Или не пускающая кого-то. Зависит от того, как смотреть.
Тучи начинают сгущаться, и лунная тень накрывает западную сторону холма через улицу. Ее можно увидеть отсюда, если стать, как надо. Может быть, это из-за наклона земной оси. На середине склона заметно движение. Джо стоит на полянке между двумя соснами в последних лучах лунного света. Издалека он кажется совсем маленьким, крошечной фигуркой, но в том, что это именно Джо, сомнений нет. Эту позу она узнает где угодно – когда расстроен, он всегда стоит вот так, подбоченясь. Когда чувствует себя беспомощным, всегда переминается. Она поднимает руку и осторожно машет ему.
Тень сползает по склону. Все ближе к нему.
Когда-то Невада воспринималась по-другому. Точно, в 1957-м, когда Артур ездил туда за разводом, чтобы жениться на ней. Ему нужно было свидетельство местного жителя, который заявил бы, что Артур действительно прожил в Неваде требуемые полтора месяца. Желающих дать показания было хоть отбавляй. Казалось, весь Серебряный штат приветствовал его восторженно, словно некий коллективный шафер. Вот почему она с радостью отправилась туда на съемки «Неприкаянных». Как будто задолжала штату. И как же быстро она научилась бояться его! Высушенной равнины озера Пирамид. Бесконечных поездок в Дейтон и томительного ожидания на жаре. Утренних и вечерних часов в отеле «Mapes» в Рино, где с каждым днем все невыносимее становилось находиться с мужем, с которым она провела вместе едва ли четыре года, и физической реакции на него, не имевшей под собой ни логики, ни оправдания. Шести месяцев оказалось вполне достаточно. Теперь, четыре с половиной года спустя, она с радостью осталась бы в Калифорнии навсегда.
У иллюзионистов есть трюк, в котором ассистент, обычно привлекательная девушка, садится в установленный на столе ящик. Мастер берет несколько острых мечей и втыкает их в ящик под всевозможными углами. Сбоку. Снизу. Сверху. Для пущего эффекта фокусник может даже пригласить на сцену кого-нибудь из зрителей и предложить проткнуть девушку в ящике. В конце представления ящик открывается, и девушка выходит из него целая и невредимая. Но даже лучшие иллюзионисты знают, что риск есть, и он увеличивается, если показывать номер каждый вечер. Невозможно просто так давать людям меч и надеяться, что они всегда будут промахиваться.
Она никого не видит, но они должны быть где-то здесь. Наверняка стоят на веранде у Синатры, облокотившись о перила, дымя сигаретами и провожая взглядами уплывающие к озеру колечки дыма. Она чувствует себя загнанной в угол. Кого-то инстинкт выживания мог бы подтолкнуть к действию, Мэрилин же только съеживается, прижимается спиной к стальному столбу еще сильнее, как будто сплавляясь с ним.
Неподалеку от бассейна она видит Circle Bar. Там шумно и полно народу. Народ откликнулся на приглашение Фрэнка и перекочевал в бар. Где-то там, может быть, и Пэт: старается пробиться к Фрэнку, рассказать о своей проблеме. Несколько человек собрались перед окном. Какая-то женщина энергично излагает свое мнение, жестикулируя и не замечая, что ее бокал понемногу пустеет. Какая несправедливость – люди смеются и беззаботно болтают, словно в мире нет никаких опасностей.
Плавательный бассейн наилучшим образом отражает особенности расположения «Cal Nova». Его отличительная черта – выложенная черной плиткой разделительная линия, по одну сторону которой Калифорния, по другую – Невада. Обе половинки обозначены соответствующим образом. Вот только проходит линия не посередине, как думают некоторые. Часть, отданная Калифорнии, составляет примерно треть бассейна. Ту, которая мельче.
Она представляет себя одной из тех женщин, которых видела в норуолкской больнице. Всегда немного не попадают в ритм, однако ж уверенности им не занимать. Но встречаясь с остальным миром – пугаются, закрываются и уходят в себя. Как столкнувшееся с агрессором миролюбивое племя.
Тень на холме движется быстрее, как медленно сходящая лавина. Она все еще видит Джо, но не знает, для того ли он там, чтобы защитить ее, или же чтобы только покачать головой, разочарованно и стыдливо. Холм все глубже погружается в тень. Она уже едва различает Джо. Почему он не уходит? Почему позволяет тени накрыть себя? Она поднимает руки, пытается привлечь его внимание, шепчет: «Спускайся. Спускайся. Ты нужен мне».
Защищаясь от хищников, некоторые насекомые предпочитают спрятаться, слиться с окружающей средой, убрать голову и замереть, рассчитывая, что их не увидят. Другие прибегают к мимикрии, принимая некоторые характеристики, придающие им сходство с хищниками. Насекомое нередко выживает потому, что охотник просто минует добычу, принимая ее за представителя своего рода.
Джо теряется наконец в темноте, и она, оттолкнувшись от столбика, тихонько, едва переставляя ноги, идет от бассейна; тело ее отяжелело, волосы спутанны, камешки впиваются в подошвы. С веранды Синатры доносятся громкие, грубые голоса мужчин, не догадывающихся о том, что она рядом, да и, похоже, даже не думающих об этом.
Опасность здесь повсюду. Ловушки за каждым углом, но они не имеют узнаваемой формы и представляют собой абстрактные очертания судебного иска, серии невидимых угроз или сорвавшегося плана спасения. Все, что она может, это вернуться в свой домик, допить оставленное на плетеном столике теплое шампанское, зажечь свечу, проглотить несколько таблеток, раскинуться на кровати и спрятаться под покровом ночи.
Фрэнк открывает дверь, не постучав, держа ее туфли, как подарок. Черные каблучки постукивают друг о друга. Одежда на нем та же, что и на шоу, – узкие черные брюки, белая рубашка с застегивающимся на пуговицы воротничком и пиджак. Нет только федоры[8]. Свеча отбрасывает на все вокруг неровный, таинственный свет. Фрэнк приглаживает волосы ладонью и смотрит на нее сверху вниз. Пощипывает цветок стоящего в вазочке букета. Лепесток падает на пол, и он подталкивает его ногой к кровати.
Она лежит на покрывале. Одетая. Босая. Свет почти сгоревшей свечи падает ей на лицо. На полу валяются бутылки из-под шампанского; на столе выстроились пузырьки с таблетками, два из них открыты, пробок нет. Глядя на него, она говорит: «Фрэнк», – и с едва заметной улыбкой закрывает глаза.
Он присаживается на край кровати и ставит рядом с собой ее туфли. Его колени повернуты вовне. Берет ее за левую лодыжку, медленно поднимает ногу и кладет себе на колени. Надевает туфлю.
– Наконец-то я нашел мою принцессу. И что за фокус она выкинула в моей гардеробной?
Мэрилин молчит.
Фрэнк поправляет постель. Разглаживает морщинки от своих брюк. Вторая туфелька падает на пол. Он подкладывает подушку под шею, обнимает Мэрилин одной рукой.
– Думал, ты хотя бы выпьешь со мной после шоу. – Он устраивается поудобнее. – Неужели я был настолько нехорош?
– Ты был замечателен. Как всегда.
– Тогда в чем дело? Почему ты подвела меня?
Мэрилин хочет поговорить, но после нескольких слов мысли сбиваются, и она забывает, что собиралась сказать. Ее душит злость, но она плохо понимает, на что злится. Разве лишь на то, что не может не быть в мире, быть в котором не желает. Кое-как объясняет, что приехала отдохнуть на уик-энд, но то, чего здесь не должно было быть – и он клялся, что не будет, – оказалось здесь, и оно, когда никто не видел, поймало ее и тянет вниз.
– Я клялся? Когда никто не видел? Ты о чем, черт возьми, говоришь?
– Я не про твое шоу, Фрэнк. Твое шоу замечательное. Так бы смотрела и смотрела, без конца…
Он резко садится, выдергивает руку у нее из-под шеи, и подушка падает на пол.
– Не разыгрывай передо мной сумасшедшую.
Она улыбается. Сумасшедшая. В его произношении это слово звучит почти мило.
– Ты ведь даже не представляешь, что с тобой творится, да? – нервно цедит он сквозь зубы.
