но это одиночество может скрашиваться внешними условиями: поддержкой близких, солидарностью с ним коллег, сочувствием публики. Лишь в малой степени доставалось это Московскому архипастырю. Строго было николаевское время, велика была инерция покорного, безропотного служения архиереев, а общество терпело гнет государственного надзора «с каким-то трогательным умилением», по выражению Чаадаева. Менее стойкий человек, обладавший меньшей верой в Бога, чем святитель Филарет, давно сломался бы или согнулся, пребывая на Московской кафедре.
Москвичи в шутку говорили, что в Москве три великие достопримечательности: Царь-колокол, Царь-пушка и митрополит Филарет. Сравнение это следовало бы уточнить: владыка был столь же велик и крепок, как эти памятники старины, но в отличие от них не пребывал в покое, а энергично действовал, шел в ногу с временем, не отрываясь ни на шаг.
12 января 1855 года, в день столетнего юбилея Московского университета, в церкви святой мученицы Татианы святитель Филарет произнес в честь этого слово. Отметим прежде, что университеты в России переживали тогда не лучшие времена, в Зимнем дворце даже возникло намерение вовсе закрыть эти «рассадники вольнодумства», но ограничились сокращением числа студентов и повышением платы за обучение. И вот митрополит в юбилей Императорского университета даже не упоминает об императорах («царский» – для него лишь синоним «превосходнейшего», «истинного»), нет, он говорит о предмете куда более высоком – об истине.
«…Чего ищет наука в неизмеримом пространстве вселенной и в тайных хранилищах природы человеческой? Истины. Утвердите, что нельзя найти ее, – вы поразите науку смертельным ударом. Но можно ли действительно находить истину? Должно думать, что можно, если ум без нее не может жить, а он, кажется, живет и, конечно, не хочет признавать себя лишенным жизни… От любомудрия новейшего времени можно услышать, что ограниченное, многочастное, условное, относительное, чувственно являемое, изменяющееся, преходящее не представляет совершенной истины; что коренная и совершенная истина должна быть найдена в непреходящем, в неизменяемом, в умосозерцаемом, в отрешенном, в безусловном, в единичном, в бесконечном. В сих словах нечто слышится об истине, но не слишком ли мало в них ясности?.. И неужели к началу света надобно идти непременно темным путем? Менее ли удовлетворительно и не более ли понятно для всех, если скажем, что корень и основание истины, средоточие истины, солнце мысленного мира есть чистое умопредставление или, по-вашему, идея Бога, Творца, Вседержителя и что сия истина весьма доступна познанию всех человеков… Не скажет ли мне кто-нибудь: “Это истина Божия, предоставляем ее богословам; нам прилежит подвиг о истине естественной, полезной для человека и для общества человеческого”?.. Для чего хотят рассекать истину? Рассекать значит убивать. Нет жизни без единства. Неужели думают, что истина Божия и Христова есть нечто постороннее для истины естественной, полезной человеку и обществу человеческому и что последняя так же может жить без первой, как и в соединении с нею?.. Не ночь ли покрывает естественные способности и жизнь народов, над которыми не взошло благодатное солнце истины Божией и Христовой? Исторгните солнце из мира: что будет с миром? Исторгните сердце из тела: что будет с телом?.. Исторгните истину Божию и Христову из человечества: с ним будет то же, что с телом без сердца, что с миром без солнца…»
Святитель обращался не столько к официальным гостям в парадных мундирах и седым профессорам, сколько к молодежи. Он знал, конечно, что среди студентов господствует вольнодумство, ироничное и даже враждебное отношение к власти светской, к Церкви; они появлялись в московских храмах лишь Великим постом для получения от сговорчивого священника справки о совершении говения и причастии. Он надеялся достучаться до их сердец.
«Не попусти себе тупым взором видеть в бытиях человечества только нестройную игру случаев и борьбу страстей или слепую судьбу; изощри твое око и примечай следы провидения Божия, премудрого, благого и праведного…»
Свое слово митрополит заключил прямым обращением: «Так теки царским путем, царская обитель знаний, от твоего первого века в твой второй век… Распространяй не поверхностное образование, но просвещение, проницающее от ума до сердца; и да будет плодом знания добродетель и истинное благо, частное и общее. Подвизайся образовать подвижников истины и правды, веры и верности к Богу, царю и Отечеству, которые бы жили истиною и правдою и готовы были за них пожертвовать жизнию. Ибо истина, когда за нее умирают, бывает особенно животворна. Аминь».
То был прямой завет святителя Филарета, продуманный и выстраданный всей его жизнью, обращенный не только к внимающей ему аудитории, но и ко всей России – тогдашней и будущей.
Глава 7
Россия на перепутье
В середине 1850-х годов Россия по воле впавшего в самодовольное ослепление Императора Николая Павловича оказалась втянутой в войну. Восточная (или Крымская) война 1853–1856 годов показала всему миру слабость русской армии и государства. Столкнувшись с лучше подготовленными и лучше вооруженными армиями Англии и Франции, русские войска на Дунайском театре военных действий и в Крыму могли вести отдельные успешные бои – благодаря храбрости и стойкости солдат, матросов и офицеров, – но выиграть войну не могли. Храбрость и стойкость вынуждены были отступать перед нарезным оружием и отличным снабжением западных армий. Феодальная Россия, в которой сохранялся крепостной строй, не могла противостоять сильным капиталистическим державам, в которых в те годы в разгаре была промышленная модернизация. Таков был конец николаевского царствования.
Трагичной оказалась кончина государя Николая Павловича 18 февраля 1855 года. Его сменил на престоле наследник – Александр II Николаевич. После заключения Парижского мира, который большинство русского общества сочло позорным, молодой государь и его страна должны были определиться, как дальше жить: двигаться ли по инерции предыдущего царствования или приступить к переменам, которые уже не могли ограничиться какой-либо одной сферой жизни. «Менять надобно все!» – кричали радикалы. Александр Николаевич слушал всех, но свое решение открыл стране весной 1856 года: необходимо отказаться от крепостной системы. Заволновались сотни тысяч помещиков-душевладельцев и 22 миллиона крестьян, забурлила вся Россия. Началась известная оттепель. В условиях гласности не только явные недостатки государственной жизни, но и слишком многое позитивное стало ставиться под сомнение.
Ветры перемен доносились и до Троицкого Подворья. Ответ митрополита Филарета радикалам прозвучал в проповеди, произнесенной им 17 апреля 1855 года в Пудовом монастыре: «Есть еще воззрение на события в мире и между человеками, которое изобрела мудрость, но не богомудрая, а мудрствующая по стихиям мира. Она полагает, что всё в мире, от великого до малого, с точностию определено законами вещей и действием причин и потому бесполезно думать о каких-либо чрезвычайных распоряжениях Промысла, которые только возмутили бы порядок и стройное движение мира и его частей. О мудрецы машинальные! Вы хотите полную жизни вселенную с ее свободными
