Даже спьяну так не напишешь…
Читаю я все это и думаю: как же все переменилось в нашей жизни и в наших взглядах на мир. Прежде о женщине писали: «…Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…»
А, может, это мой ум так безнадежно отстал, что не в силах понять простых вещей?
«Кость вырывали у пасти твоей роковой…»
Вот она, поэзия наших дней, а ты застрял на понятиях столетней давности и ворчишь попусту…
Думаю я также о поэтах, которых я знал, которые много пили, со временем хуже и хуже писали…
Ну, нет, — слава Богу, Владимир Фирсов так о женщине не писал, и о Родине, и об отце… Нет, конечно. Из русских поэтов? За мировой славой, за тиражами полезть в болото… Нет, другого, кроме Кузнецова, никого не припомню. Пригасить наступательный жар — иное дело, поубавить прыть, вытравить бойцовский дух… Преклонить со временем колени, принять позу, — таких немало, а чтоб так, в открытую, на святая святых… Это уж, вроде бы, предательство. На такое и страсть к наживе, и жажда славы не подвигнут. Перо выброшу вон, а святыни пинать не стану. Не жди, Бурлацкий, и вся «Литературка», — не дождетесь!
Наверное, так думают и Сорокин, и Фирсов, сильно поувядшие как поэты, но не желающие бежать вслед за Евтушенкой на Олимп мировой славы. Я же думаю о другом: какая сила побуждает человека сломя голову ринуться в такой глубокий колодезь, или, говоря словами автора «Молодой гвардии», пишущего о Кузнецове, продемонстрировать «душевную анемию… полную несуразицу, доходящую до насмешки над языком…»
Журнал «Молодая гвардия» удивляется: «До подобных экспериментов… не «доискались» даже наши молодые абсурдисты и метафористы».
И как тут снова и снова не вспомнить страшные предостережения академика Углова, многие десятилетия изучающего влияние алкоголя на организм человека:
«Наш мозг — это наше богатство и неповторимость. Наверное поэтому алкоголь приносит ему самое сильное разрушение, несет для него главную опасность. Исследования мозга у погибшего от острого алкогольного отравления показывают, что в его нервных клетках наступили изменения в протоплазме и в ядре, выраженные столь же резко, как и при отравлении другими сильными ядами… У лиц, употребляющих спиртные напитки, выявляются ранние склеивания эритроцитов — красных кровяных шариков. Если подобная картина имеет место в каких-то грубых тканях, например, в мышцах, то это может пройти незаметно. Но в мозге, где склеивание сильнее, так как там концентрация алкоголя выше, оно может привести, и, как правило, приводит, к тяжелым последствиям: в мельчайших капиллярах, подводящих кровь к отдельным мозговым клеткам, диаметр сосуда приближается к диаметру эритроцита. И при склеивании эритроциты закрывают просветы капилляров. Снабжение мозговой клетки кислородом прекращается. Такое кислородное голодание, если оно продолжается 5 — 10 минут, приводит к омертвению, то есть необратимой утрате мозговой клетки…
Вскрытия «умеренно» пьющих людей показали, что в их мозге обнаруживаются целые «кладбища» из погибших корковых клеток… Изменения… возникают уже после нескольких лет употребления алкоголя. Обследования двадцати пьющих людей показали уменьшение у них объема мозга, или, как говорят, «сморщенный мозг «».
Не эту ли роковую силу алкоголя подметил гениальный Есенин? Всего лишь несколько лет он пил, а и то «в полный рост» увидел беду от вина и водки:
Годы молодые с забубенной славой,
Отравил я сам вас горькою отравой.
Я не знаю, мой конец близок ли, далек ли,
Были синие глаза, да теперь поблекли.
Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.
В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.
Итак — «сморщенный мозг». Не тут ли происходит разгадка, почему наше время не может дать миру ни Пушкина, ни Чайковского, нет у нас Суворова и Столыпина, Репина и Менделеева?
Я был знаком и наблюдал в жизни двух великих людей, — таковыми их числят не у нас, но во многих странах мира, — это курганский хлебороб Терентий Семенович Мальцев и дирижер Константин Иванов. Оба они не пили, Мальцев никогда не пил ни грамма, Иванов — если и пил, то символически, отпивал из рюмки глоток вина.
Ломоносов, Суворов, Менделеев, может быть, пили чуть больше, но пили редко, слабое вино, и отпивали глоток-другой.
В нашем столетии пошла в дело водка. И пить стали чаще, и помногу…
Разумеется, пили те, кому водка была доступнее. Как я уже говорил, в войну мы, младшие офицеры и солдаты, почти не пили — негде было взять ни вина, ни водки. А чем офицеры старше, и чем большую должность они занимали, тем и пили чаще. Их угощали. Помню, как я, двадцатилетний командир батареи, приказывал старшине иметь бутылку-другую самогона «на случай, если кто придет». А эти «кто» были: от командира дивизиона и выше. А если уж генерал какой нагрянет, и обедать останется, как же не подашь ему самогона?
Водки и вина у нас не было. У местных жителей доставали самогон.
Помню, как однажды мне сказали: батарею посетит поэт Алексей Сурков — автор знаменитой «Землянки». У нас дух захватило от волнения. Никогда я не видел поэта, а тут собственной персоной! И, конечно же, не один, а и командир дивизиона будет с ним, и командир полка, а может, и генерал!..
Из офицерского пайка выделил я мыло, масло, сахар, — выменяли три литра самогона.
Сурков не приехал, а самогон долго не залежался: в штабе дивизиона прослышали о нем, налетели стаей — выпили.
Представляю же, как встречали поэтов и писателей, — Шолохова, например, — в разных высших штабах, во фронтовых войсках и всюду, где он только появлялся.
О Шолохове я уже тогда, на фронте, слышал: пьет наш великий писатель, ох, как пьет!
И потом, после войны, работая в Москве, в газете военных летчиков «Сталинский сокол», получил задание от редактора Сергея Семеновича Устинова: пойти в гостиницу «Москва», разыскать Шолохова — он там остановился — и попросить его, чтобы он написал новогоднее приветствие летчикам.
Приближался Новый год — то ли 1949, то ли 1950.
Пришел в гостиницу, но меня к Шолохову не пускают: говорят. выпил он, отдыхает.
Пришел я на следующий день, и на третий… Времени до Нового года оставалось мало, и я должен был во что бы то ни стало привезти в редакцию приветствие — хотя бы несколько слов.
Пытаюсь прорваться в номер, меня не пускают. Выходят от Шолохова незнакомые люди, — очевидно, писатели, — спрашивают:
— Чего надо?
Я им объясняю. Они качают пьяными головами:
— Не, корреспондентов не принимает. Из «Правды» были — не принял. Тут вот одна дамочка приходила — тоже корреспондент — ее принял.
