Лена походила вокруг, разглядывая, как он спит, какое у него при этом лицо, какой он в эти часы, когда он уже не управляет собой, побежденный свалившимся на него сном.
Лена улыбнулась, закрыла дверь, не просто закрыла, а на крючок. Сбросила пальто. На столе стоял графин с водой, совершенно обыкновенный графин. Лена налила воду в стакан, выпила сама немного, а потом прыснула на голову Виктора, как это делают, гладя белье.
Виктор заворочался во сне, но не проснулся.
Лена села на кровать рядом.
— «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя», — сказала она. — Господи, если ты есть, а если тебя нет, в чем я не сомневаюсь, хотя и думаю, что есть, должно быть что-то, что заменяет тебя, но говорю тебе сразу, чтобы ты на меня не обижался: Земля круглая, а не плоская и не на китах. Так, что ли? Так. Господи, если ты человек, помоги мне. Вот он спит, как бревно. Штаны на полу валяются, — она подобрала их, свернула. — А я его люблю. Господи, если ты можешь превращаться, то превратись в мою бабушку — мне с тобой будет легче разговаривать. Я думаю: заслуживаю ли я счастья и какие у меня грехи? Я работаю с четырнадцати лет, сама себя кормлю и помню сестер и мать. Довольна ли я своей жизнью? Нет. Есть ли грех в недовольстве своей жизнью?
Не знаю, но я хочу быть счастливой, а пока этого нет, не получается. А я хочу, чтобы получилось!
Лена встала, подошла к окну, распахнула его. Снег полетел в комнату.
— Я, как говорится, некрещеная, креста на мне нет, но помоги, если ты можешь, помоги мне — оставь его со мной! Он мне нужен, необходим! — Виктор проснулся, но глаза не открывал, с некоторым испугом слушая, что говорит Лена. — Тебе это ничего не стоит, если ты такой всемогущий, а для меня это важно. Я к тебе никогда не обращалась и больше не обращусь — помоги один раз, если ты есть.
Волосы у нее свободно лежали на плечах, и она решила их собрать, глядя, как в зеркало, в оконное стекло.
Гребенка под рукой, взмах вверх — вниз, плавно, до конца, до кончиков волос, белеющих под луной, совершенно белых, распрямляющихся под гребенкой, потрескивающих чуть от действия электричества, возникающего неизвестно каким образом от простой гребенки и женских волос.
Причесываясь, Лена еще раз поглядела на себя, повязала платок, накинула пальто, поправила одеяло на Викторе — он не спал, но делал вид, что спит, — и вышла осторожно из комнаты, не забыв прикрыть дверь, но окно осталось открытым. Лицо ее при этом сохраняло выражение полного покоя и радости.
Как только дверь закрылась, Виктор сел в кровати.
Благодаря чрезвычайно яркому лунному свету можно было рассмотреть и его лицо, выражение которого было совершенно иным, чем у Лены.
Недоумение, испуг, настороженность, ожидание чего-то более худшего, чем то, что произошло здесь, и чего-то еще более неприятного и непонятного — все это было на его лице.
Посидев некоторое время, он встал, зажег свет, озарив единственной лампочкой все тринадцать пустых незанятых коек, белеющих подушками и простынями.
Набросив одеяло на плечи, он босиком подошел к окну, плотно закрыл его.
На подоконнике, на полу у батареи белел снег.
Занавески, которые колебались под ветром, реяли и взмывали, теперь сникли, вытянулись вдоль окна, покорные, белые.
Виктор прошел к умывальнику, сохраняя все то же выражение лица. Выпил воды из крана, посмотрел в зеркало.
Ну и заспанное было у него лицо! Ни одной живой мысли: сплошное недоумение, испуг.
Он погасил свет, прошел по лунному квадрату на паркете к своей одинокой постели, упал в нее и заснул, накрывшись сверху подушкой, чтобы ничего больше не помнить, все забыть и спать, не размышляя ни о чем.
9
Утром он проснулся в том же положении, как и заснул, проснулся от стука в дверь.
Он откинул подушку, поднял помятое лицо, успевшее за ночь зарасти, и спросил:
— Кто?
— К вам пришли, — сказал женский голос. — Вас тут дожидаются.
— Кто? — спросил Виктор. — Я сплю. Пусть потом зайдут. Через час. — Он упал головой на подушку и накрылся сверху второй.
— Просят выйти, — постучали снова. — Вы слышите?
Виктор встал, выругавшись про себя, сунул ноги в штаны и, застегиваясь, направился к двери.
Он открыл дверь. Перед ним было довольное, улыбающееся лицо дежурной по коридору.
— Вот, к вам пришли.
Он увидел тут же, за плечом дежурной, которая предупредительно отстранилась, уступая место входящим в комнату, Лену с двумя чемоданами и с какой-то сумкой, прикрученной к ним, и рядом с ней девочку лет трех, в клетчатом пальто, вязаной шапочке и в валенках с галошами. И Лена и девочка смотрели на него ясными глазами, в которых были ожидание, надежда.
Виктор стоял перед ними босой, в майке, выпущенной поверх брюк, и совершенно остолбеневший.
— Здравствуйте, — сказала наконец девочка.
— Здравствуй, — сказал Виктор.
— А я решила с утра перебраться, — говорила Лена, проходя через комнату. — Чего ждать, раз решено! — Она поставила сумку и чемодан и подошла к Виктору, стоявшему посередине комнаты. — Куда ты, туда и я. А это Лиза, дочка, — она обняла прижавшуюся к ней девочку. — Брать ее с собой не решилась пока: устроимся — заберем. А привела показать. А пока устроимся, у моей матери поживет — там у них все налажено: когда каша, когда суп. А ты что босой? — заметила она. — Простынешь, надевай ботинки.
Виктор сел на кровать, начал зашнуровывать ботинки, приготовленные с вечера вместо сапог.
— Хорошо, что я отсюда выписалась, а то с городской пропиской в Дом приезжих не пускают, — говорила Лена, расхаживая по комнате. — Завтра понедельник. Поеду возьму расчет на работе, и вечером мы отсюда тронемся.
— Вы завтракали? — спросил Виктор девочку и Лену.
— Я — нет, — сказала Лена. — Лизу покормила, а сама не успела.
— Пошли завтракать. — Виктор натянул свитер. — Пошли? — спросил он Лизу.
— Пошли, — сказала девочка, — я пойду.
— Тебе побриться надо. — Лена провела ладонью по щеке Виктора. — Ну ты и зарастаешь.
— В две недели — борода, — сказал Виктор привычно. — У вас какое здесь напряжение?
— Как везде: двести двадцать, — сказала Лена.
Виктор достал из чемодана бритву «Спутник», которую нужно заводить, а не включать в сеть.
— Я, чтобы не путать напряжение, купил «Спутник». Удобная вещь. — Он заводил бритву. — В самолете можно побриться, на пароходе, в тундре, в пустыне, в горах, на леднике, среди нанайцев, лишенных временно электричества…
Он что-то говорил еще, потом брился перед зеркалом, но Лена не слушала его.
Он все стоял перед ней в раскрытых дверях, заспанный, перепуганный, с таким выражением в глазах — о чем уж тут говорить! — но Лена автоматически продолжала этот разговор, который, к счастью, теперь кончился, а вот он, повернувшись к ней спиной, брился. Она не видела теперь его лица, и так было значительно проще, и можно было теперь и помолчать, оглядывая бесцельно комнату, картинку на стене, изображавшую пейзаж; а девочка между тем, побродив по комнате, подошла к окну, облокотилась о подоконник и что-то напевала.
