оружие без соответствующего на то разрешения.
4. Те же лица, при аресте их в г. Казани 19 апреля 1920 г. сотрудниками Казанской Губчека, оказали вооруженное сопротивление стрельбой из револьверов.
На основании вышеизложенного и по «Положению о Революционных Трибуналах РСФСР» гр-не БОГДАНОВ М.А. и МАЛЬМ Е.Н. предаются суду Московского Революционного Трибунала».
Одновременно с вручением обвинительного акта нам была предоставлена возможность ознакомиться со следственным материалом по нашему делу. Еще в ВЧК оно было собрано в один толстый том с надписью «Свинец», данной, очевидно, из конспиративных чекистских соображений. Как в обвинительном акте, так и во всех заключениях чекистских следователей (за исключением, впрочем, следователя по особо важным делам Казанского Особого Отдела – Хмелева) тщательно избегалось упоминание о том, что мы преследовались, как члены Поволжского Областного Комитета ПЛСРИ13, и вопрос об суде над нами ставился, таким образом, в плоскость суда над частными гражданами РСФСР.
Кроме этих заключений и наших собственных показаний мы нашли в деле «Свинец» лишь громадные показания о нас Журавлева и других предателей, наполненные самыми беззастенчивыми фантастическими выдумками о нас. И хотя недостаток времени заставил нас лишь мельком проглядеть эти перлы чрезвычайской деятельности, все же мы вполне уяснили затруднительное положение Н. при составлении обвинительного акта.
Мы начали готовиться к процессу. Взявшийся защищать нас адвокат Я.С. Либсон14 (о котором мы до сих пор вспоминаем с чувством теплого уважения к его симпатичной личности) усиленно рекомендовал нам ввиду явного давления на Московский Трибунал со стороны ВЧК, желающий убить нас чужими руками на «законном основании», требовать перенесения нашего дела в Верховный Трибунал, более независимый от ВЧК.
Однако, посоветовавшись с членом ЦК И.З. Штейнбергом15 (который являлся нашим официальным защитником от партии, так как в то время мы, отказавшись еще в конце 1919 г., как и вся партия ПЛСР, от вооруженной борьбы с большевиками стояли на позициях легализованной до некоторой степени правительством части партии, возглавляемой Штейнбергом), мы решили процесса не оттягивать и идти на суд, чтобы использовать эту публичную трибуну для освещения истинного характера революционной деятельности ПЛСР.
Процесс обещал быть интересным, т. к. со временем суда Верховного Трибунала над М.А. Спиридоновой и Центральным Комитетом ПЛСР за организацию террористического акта на графа Мирбаха16 не было ни одного крупного процесса социалистических партий и наше дело привлекло внимание различных политических парий и группировок. На наш процесс обещали явиться даже «левые» коммунисты, с одним из которых мы вместе сидели в Таганской тюрьме. <…>
Наконец, 29 сентября нас вызвали в Московский Трибунал. Наступало последнее, как нам думалось (и в чем, как показало будущее, горько ошиблись) действие разыгрываемой комедии коммунистического правосудия. <…>
Пустая еще к моменту нашего прибытия зала судебных заседаний вскоре начала быстро наполняться народом; среди публики все чаще и чаще стали попадаться дорогие знакомые лица партийных товарищей, с которыми не виделись уже больше года. Один за другим подходили они к нам, чтоб обменяться дружеским поцелуем, перекинуться несколькими словами. Наши конвойные, простые, неиспорченные еще чрезвычайкой деревенские парни, сначала пробовали было ретиво исполнять своим обязанности, «охранять» нас от публики, но вскоре прекратили это, поняв, что здесь происходит что-то необычное, имеющее глубокий, хотя и непонятный еще для них, внутренний смысл. И в дальнейшем они все удивленнее раскрывали свои глаза, и, увлекшись разыгравшимся в судебным зале поединком между коммунистами-судьями и нами, как представителями ПЛСР, совсем забыли о своих обязанностях.
Мы уселись на скамью подсудимых вправо от судейского стола, покрытого красным сукном с портретами Карла Маркса и Ленина на месте прежнего «зерцала». Рядом с нами за отдельным столиком расположился с целой кипой бумаг Я.С. Липсон, напротив – столик общественного обвинителя, которым должен был выступить Смирнов, председатель Коллегии Московского Трибунала, но его еще нет. Небольшой сравнительно зал Трибунала все плотнее наполнялся публикой, лишь передняя скамейка была свободной. Да и то немудрено, т. к. она предназначалась для особого сорта зрителей. Один за другим туда подходили и присаживались на две, на три минуты какие-то типы, все обличие которых с фальшивым взглядом бегающих глаз выдавало, несмотря на их внешний приличный порядочный вид, их несомненную принадлежность к позорной корпорации шпионов коммунистической (да и царской, вероятно) охранки. Они жадно впивались в нас своими липкими, вызывающими брезгливую дрожь взглядами, запечатлевая в своей памяти «на всякий случай» весь наш облик. Сфотографировав мысленно каждую черточку нашего лица, каждую складку нашего костюма, шпик подымался и уходил, уступая свое место следующему. Так продолжалось до самого начала судебного разбирательства, т. ч. в конце концов мы бросили обращать внимание на эту мерзость.
Раздался возглас «Суд идет», и мы увидели наших судей, поспешно занимавших свои места за судейским столом. Председательское место занял Белорусов, сильно пожилой человек с седыми почти волосами и заурядно осмысленным взглядом хитрых глаз. Справа от него расположился Шиллерт, суровый, плотный латыш, живое олицетворение упрямства и честной, если хотите, ограниченности. Слева – Ерофеев, полная бесцветное и безличное ничтожество, сидевшее во время процесса совершенно безучастно (за все время он задал один какой-то чрезвычайно глупый вопрос, возбудивший смех всего зала). Присутствовал он на суде, очевидно, лишь для полного комплекта.
Разложив на столе уже знакомое нам дело «Свинец» и огласив состав суда, Белорусов начал чтение состава суда, обвиняемых и т. д.
Не интересуясь этими, хорошо знакомыми нам обстоятельствами, мы начали рассматривать внимательно прислушивающуюся публику. Все больше и больше знакомых лиц… Вот озабоченная физиономия И.З. Штейберга, с большой кипой книг, газет и каких-то бумаг. Вот пробирается вперед со своим обычным рассеянным «не от мира сего» видом член ЦК – В.Е. Трутовский, с приветливо улыбающейся нам женой.17 Там кивает нам смуглая характерная голова А. Чилингарьянц18, мужа Дины, а налево Женя Валдина19 и другие наши девушки, такие больные, истомленные непосильной работой, но с тем ярче светящиеся внутренней красотой одухотворенными лицами.
Еще и еще… Вот мелькают всклокоченные шевелюры двух максималистов20 среди совсем незнакомых нам лиц <…>
Белорусов приступил к обычному формальному опросу – фамилия, звание, образование. Наконец, начался поединок.
– Обвиняемый Богданов, состоите ли членом какой-либо партии?
Невольно улыбнувшись этой бюрократической формальности, я отвечал:
– Да, имею честь состоять членом партии левых социалистов-революционеров интернационалистов.
Публика встрепенулась, и скучающее выражение исчезло с лиц судей. Белорусов начал задавать вопросы, громче и внимательнее выслушивать ответы.
– Состоите ли членом какого-либо профсоюза?
– Да, состою, – отвечал я, – членом профессионального союза трудового крестьянства.
– Такого союза не существует, – оживился угрюмо сидевший до этого времени Шиллерт.
– Этот профсоюз существует в данный момент вследствие преследований коммунистического правительства нелегально, но скоро будет
