Третьи уверяли:
— Неужели вы не знаете такой-то, старшей сестры? Она подсказывает императрице назначение на высшие должности.
Я зашел на полчаса на вечер, где присутствовали все эти дамы, и мне показалось, что нахожусь в сумасшедшем доме, где и хозяева и гости одинаково страдают манией величия. Я немедленно сбежал. Через день, в бытность мою в Царском Селе, я слыхал от людей, знавших всю эту компанию, хотя к ней и не принадлежавших, что все дамы, которых я видел, императрице, действительно, известны, но, конечно, ни о каком серьезном их влиянии говорить нельзя. В большинстве это были сестры с приличным именем.
Этот уродливый во всех отношениях кошмар, если и не вокруг, то все же в соприкосновении с императрицей, заставил меня благодарить Бога, что более не нахожусь в Петербурге.
НАБОЖНОСТЬ ИМПЕРАТРИЦЫ
Скажу несколько слов и о религиозных настроениях Александры Федоровны.
Православная обрядность очень понравилась ей, еще когда она была совсем юною принцессой. Ее стали постепенно подготовлять к переходу в нашу веру, и она, действительно, к ней обратилась. Ее Величество шокировала необходимость троекратного отречения от прежних заблуждений, и наше духовенство нашло возможным выпустить этот обряд из чина миропомазания.
Я часто имел случай видеть императрицу на церковных службах. Она обычно стояла как вкопанная, но по выражению ее лица видно было, что она молилась. Когда отец Александр (Васильев) стал ее духовником, он громко читал все молитвы, даже обычно читаемые вполголоса в алтаре. Царица очень любила его службу и выстаивала ее всю. Заболев, она слушала службу из своей молельни в Ливадии, откуда, открыв двери, можно было все хорошо видеть и слышать. Тут же стояла и кушетка на случай недомогания. В Царском Селе Александра Федоровна любила ходить молиться в темные приделы Федоровского собора, ею же построенного. Мистическое настроение императрицы с годами прогрессировало: ко времени появления Распутина она уже была подготовлена к тому, чтобы подпасть под любое влияние.
ВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА
Императрица-мать после кончины Александра III продолжала занимать тот же Аничков дворец, в котором она жила со дня своего замужества, будучи еще цесаревною, а затем и во время всего царствования своего супруга, не пожелавшего переезжать в Зимний дворец.
По закону вдове императора полагалась лишь выдача по цивильному листу 100 000 рублей в год. Тотчас после кончины государя Николай II объявил своей матери, что она со своим двором по-прежнему может жить в Аничковом дворце и что все расходы на ее содержание, равно как и содержание двора, он принимает на свой счет. Это весьма понятное решение сына по отношению к матери стоило, однако, министерству двора немало денег, весьма существенно увеличив расходы на двор государя. Я неоднократно слышал со стороны управляющих кабинетом Его Величества жалобы, что двор вдовствующей императрицы обходится не меньше двора государя. К тому же там расходы ускользали от контроля, и всякие меры для законного их отчета вызывали жалобы служащих и недовольство императрицы. Частые поездки Марии Федоровны за границу — в Данию и Англию — в императорских поездах и на яхте «Полярная звезда», всегда находившейся в ее распоряжении, все более и более длительное пребывание вне России, сопряженное с широкими выдачами подарков во время путешествий, падали тяжелым расходом на кабинет.
Фредерикс, зная о тратах вдовствующей царицы, конечно, поднимал об этом вопрос, стараясь ввести расходование сумм при дворе Марии Федоровны в нормальный порядок.
Главною причиною этих крупных трат была безграничная доброта императрицы. Все, приходящие в соприкосновение с нею, были очарованы ее улыбкой и приветливостью. Отличалась она большою снисходительностью к людям. Вот, как пример, рассказ графа Фредерикса из того периода, когда он еще заведовал придворно-конюшенной частью.
Один из кучеров Ее Величества, подавший ей сани, был настолько нетрезв, что во время езды заснул на козлах, облокотившись на передок саней. Казак, стоявший на запятках, к счастью, успел соскочить, выхватил из рук кучера вожжи и, став опять на запятки, правил лошадьми и благополучно довез императрицу во дворец. Государыня вызвала Фредерикса и запретила не только докладывать об этом Его Величеству, но и наказывать провинившегося. С трудом ему удалось лишить кучера права впредь возить императрицу.
Зная неуклонную строгость своего супруга, Мария Федоровна постоянно скрывала от царя проступки мелких служащих, искренне веря, что они хорошие люди, душевно преданные ей и государю.
Министр, желая доказать Ее Величеству ненадежность прислуги, как-то упросил императрицу при возвращении ее из-за границы разрешить таможенным властям осмотреть багаж сопутствующих ей лиц. Сначала Мария Федоровна отказывалась. Но Фредерикс вспомнил, как однажды, тоже при возвращении из-за границы, Александр III приказал осмотреть в Вержболове багаж не только сопровождающих, но и собственный Их Величеств. Затем он сам уплатил за вещи царицы, купленные за границею, и приказал прислуге тоже уплатить пошлину, да еще со штрафом за утаенные предметы. Выслушав графа, императрица согласилась на осмотр. Мало кому известно, что на основании русских законов монарх не освобождается от таможенных пошлин, как то делается за границей.
На этот раз Мария Федоровна вернулась на «Полярной звезде» и осмотр производился в Кронштадте. Было обнаружено, что прислуга везла много сигар, игральные карты и разные материи для продажи. Пошлин оказалось на большую сумму. Императрица не только не уволила ни одного «контрабандиста», но уплатила за большинство пошлину из своих средств.
Двор царицы-матери мало изменился с прошлого царствования, Так как состоял он из людей пожилых, то его роль светского центра уменьшилась, и он не имел того значения, которое приобрели дворы меньшие, но более деятельные.
В штате императрицы-матери занимала совершенно особое положение ее долголетняя камер-фрау Мария Петровна фон Флотова. Несмотря на скромную должность без всякого придворного ранга, дававшегося обыкновенно вдовам чиновников, она была весьма влиятельною особою при Аничковом дворце. Камер-фрау заведовали гардеробом и драгоценностями. Все заказы по этой части проходили через их руки, и эта должность требовала и доверия, и ответственности.
Относительно кандидатов на придворные чины и звания — протеже Флотовой — я всегда был уверен, что они получат просимое. Если даже при представлении списка государь их не отмечал, то я, умудренный опытом, составлял для них второй приказ, так как в последнюю минуту Николай II всегда присылал министру записку о включении их в приказ, очевидно, по просьбе императрицы-матери. Вообще камер-фрау Флотова влияла на назначения и в других ведомствах и добивалась для многих лиц должностей, их положению не соответствующих.
