по-прежнему желал вернуться в Англию и отказывался идти до конца в их великом путешествии, он предлагал им взять «Мериголд», с которой, по его словам, вполне мог расстаться. Предупредив, что дает им время на раздумье до завтрашнего дня, он продолжил: «Я должен сказать вам прямо: я взвалил на себя немало и понятия не имею, смогу ли осуществить задуманное. Это тяжкое бремя, и в одиночку мне его не вынести». Одна лишь мысль об этом, по его словам, «могла довести до умопомрачения». Другими словами, для успеха ему требовалась их верность. Откровенный тон Дрейка и его смирение перед лицом предстоящей задачи благотворно подействовали на моряков. Желающих принять предложение и вернуться в Англию не нашлось.
Затем Дрейк предложил всем собравшимся, как джентльменам, так и простолюдинам, задуматься, какое место их путешествие занимает в глобальной картине мира. «Давайте подумаем, что мы сделали. Мы сейчас рассорили трех могущественных правителей, первая из которых – Ее Величество, а остальные два – короли Испании и Португалии. И если это путешествие не увенчается успехом, мы не только станем посмешищем, мишенью для издевок наших врагов, но и оставим на репутации нашей страны вовеки несмываемое пятно. Какой триумф это будет для Испании и Португалии!» Но он вовсе не собирался давать кому бы то ни было повод для насмешек. Дрейк интуитивно понимал, что поворотный момент наступил не только в их путешествии, но и в отношениях между Англией, Испанией и Португалией. Их усилия здесь и сейчас, в этом плавании, будут иметь решающее значение. Подчеркивая важность их миссии, Дрейк рассчитывал заручиться абсолютной лояльностью команды и побудить каждого сделать все от него зависящее для успеха предприятия. Он рассчитывал на них. Королева полагалась на них. Англия нуждалась в них. Одновременно Дрейк пытался намекнуть, что все сказанное косвенным образом оправдывает казнь Томаса Даути – ведь на кону стояли патриотические принципы, которые Даути своими неблаговидными действиями пытался ниспровергнуть.
Призрачное присутствие Магеллана и память о трагических эпизодах его плавания ощущались тогда особенно сильно. Дрейк, со своей стороны, был полностью удовлетворен состоявшимся кровопролитием и посчитал, что теперь экспедиция очистилась от зла. Совсем иначе воспринял казнь Даути капеллан Флетчер: «Он был богобоязненным человеком, держал свое слово и неизменно стремился наставлять других и самому утверждаться в вере Христовой, – записал проповедник в личном дневнике. – Он обладал редкими для человека своего времени качествами и был одарен не по летам: сладкоречивый оратор, плодовитый философ, имел хорошие способности к греческому языку и питал разумный интерес к ивриту». Произошедшее глубоко расстроило Флетчера, но, увы, здесь, на краю земли, он никак не мог этому помешать.
После казни люди, копавшие могилу для Даути, извлекли из-под земли «большой точильный камень, расколотый на две части». Одну часть камня поставили у изголовья могилы, другую в ногах. На одном из камней вырезали имя Даути и «памятную надпись с именем нашего генерала на латыни, чтобы все, кто придет после нас, лучше понимали, что здесь произошло».
Затем Дрейк избавился от «Мэри» – она, по словам Флетчера, «давала течь и доставляла слишком много хлопот». С этого корабля, омраченного тенью казни Даути, моряки сняли все ценное и разобрали его на доски. Шпангоут и киль, словно остов огромного животного, они оставили на острове, где растягивали свои палатки.
Затем Дрейк освободил от обязанностей офицеров, выбранных владельцами кораблей, и повторно назначил их уже лично от себя, сославшись на авторитет королевы. Отныне они были обязаны хранить ему верность, а он мог рассчитывать на них в успешном завершении плавания и в вопросах выживания. С этих пор он был единственным предводителем флота – и одновременно единственной мишенью для критики и обид.
К тому времени, когда корабли вышли из бухты Сан-Хулиан, Флетчер, до казни Даути в целом одобрявший поведение Дрейка, начал задаваться вопросом о мотивах своего капитана и даже сомневаться в его здравом рассудке. Какой человек мог приказать обезглавить близкого друга на основании простого подозрения?
Может показаться, что случившаяся на другом конце света казнь Томаса Даути прошла мимо внимания Елизаветы I и Испанской империи, но это было совсем не так. Король Филипп II, уединившийся в своем кабинете и знавший обо всем, что творилось в мире, из докладов своего министра, получил интригующее сообщение от Бернардино де Мендосы, сына 3-го графа Корука, представителя одной из самых знатных и влиятельных семей Испании.
Мендоса успел зарекомендовать себя на поле боя в Нидерландах и написать книгу по военной стратегии. Он был человеком огромных дарований и немалого честолюбия – именно это и требовалось Филиппу II. В 1578 г. Филипп назначил Мендосу послом в Лондоне. С тех пор тот постоянно слал королю зашифрованные письма о новостях английского двора. Под прикрытием официального титула Мендоса занимался своим настоящим делом – шпионажем. Прошло много лет, прежде чем тайные шифры, которыми пользовался Мендоса, удалось взломать, а его отчеты перевести на английский язык, но после этого как на ладони стала видна вся история тайных попыток Испании расшатать и причинить вред Англии, Елизавете I и особенно Фрэнсису Дрейку, которого Мендоса считал главной угрозой имперским амбициям Испании. Мендоса создал обширную сеть анонимных информаторов, отчеты которых он цитировал в своих донесениях. Ни одна военная стратегия не была для него слишком грандиозной, ни одна сплетня не была слишком ничтожной, чтобы ускользнуть от его внимания.
Что касается происшествия в бухте Сан-Хулиан, он мог многое рассказать о действиях Дрейка, причем писал с такой уверенностью, как будто лично был тому свидетелем. «Относительно их сюда поступали разные новости, – писал он Филиппу II, отгородившемуся от мира в своем монастырском убежище. – Одни говорили, будто они пропали в море, другие – что они высадились в Камарунсе [в Экваториальной Африке]». Но это было не так. От одного «корабельного капитана», имени которого Мендоса не назвал, он узнал, что флот Дрейка, пополнив запасы провизии в Берберии, явился к Магелланову проливу, «но при входе в него попал в такую сильную бурю, что почти все матросы взбунтовались и отказались плыть дальше. Дрейк понял, что главным зачинщиком был английский джентльмен на борту его корабля, арестовал его и предал суду, причем судьями были сами матросы, которые приговорили его к смерти, но, поскольку никто из них не желал приводить приговор в исполнение, Дрейк сделал это сам, собственными руками отрубил этому человеку голову и продолжил плавание через проливы». В общих чертах этот рассказ воспроизводил события достаточно точно. Дрейк действительно проявил неожиданную безжалостность и собственноручно казнил одного из своих людей. По словам Мендосы, капитан-генерал был
