Кстати, не оспаривая достоинств последнего, скажем, что в 1847 году популярность Ламартина носит скорее политический, чем литературный характер. Он тратит себя безоглядно, разъезжая по провинции, чтобы, как это было на знаменитом банкете в Маконе 18 июля, заклеймить коррумпированность правительства и объявить о скором падении Орлеанской династии. В тот же самый воскресный день Александр озабочен совершенно противоположными проблемами. В следующую субботу ему сорок пять лет, и назавтра он пригласил шестьсот человек — праздновать новоселье в своем новом замке. Бальзак как будто не входил в их число, ибо лишь в следующем году напишет Эвелине Ганской[76]: «2 августа 1848 года. Ах! «Монте-Кристо» — это одно из самых восхитительных безумств, когда-либо совершенных. Это самая царственная бонбоньерка из всех существующих. Дюма истратил на нее более четырехсот тысяч франков, и нужно еще сто тысяч, чтобы закончить продолжающиеся работы… Вчера я побывал в тех местах, где стоит замок. Земля принадлежит крестьянину, который продал ее Дюма под честное слово, что по первому требованию Дюма уберет замок и вернет ему участок, чтобы он смог засадить его капустой. Сей факт помогает в какой-то степени понять, что такое Дюма! Построить это чудо (еще не законченное) на чужой земле, без документов, без контракта! Крестьянин может умереть, и его наследники способны потребовать выполнения этого честного слова!..
Если бы только вы могли это увидеть, вы были бы от этого без ума. Очаровательная вилла, еще более очаровательная, чем вилла Памфили, так как от нее открывается вид на террасу, и она окружена водой!.. Такая же красивая и изукрашенная, как тот портал из Анэ, который вы видели в Школе изящных искусств. Здесь весьма удачно соединяется необузданность времен Людовика XV со стилем Людовика XIII и возрожденческим орнаментом. Говорят, что уже теперь это стоит пятьсот тысяч франков, и требуется еще сто тысяч на завершение! Его обобрали, как в глухом лесу. Все то же можно было бы сделать и за двести тысяч». Довольно забавно видеть, как Бальзак что-то лепечет по поводу противоречивых цифр, продолжая при этом проповедовать искусство экономить деньги. Но не рассчитывайте, дорогие читатели, на более подробное описание замка Монте-Кристо, лучше доставьте себе удовольствие посетить его и все увидеть собственными глазами (улица Президента Кеннеди, дом 1, 78 560 Пор-Марли, не забудьте узнать о часах работы).
Исторический театр делает огромные сборы. За «Королевой Марго» последовала «Семейная школа» Адольфа Дюма[77], однофамильца, который однажды имел несчастье сказать Александру: «В историю литературы войдут два Дюма, как вошли два Корнеля». Александр, улыбаясь, покивал головой и в момент прощания мило пожал руку Адольфу Дюма со словами «До свиданья, Тома!» 3 августа сыграли «Шевалье де Мэзон-Руж», и лучшее, что от него осталось, это «Песнь жирондистов», слова Александра и Маке, музыка Варнея:
Пушки бьют тревогу,
То Франция зовет своих детей.
К оружию! говорит солдат!
Я защищаю мать.
За родину погибнуть
Из судеб лучшая, из желаний — достойнейшее.
Не стоит цитировать дальше этот не лучший образец соавторства. Помпезность этого патриотического гимна вызовет ярость в 1848-м, а потом в школах III и IV Республики. На этот предмет у меня есть и собственное мнение, поскольку еще и в 1945 году Песнь входила в программу экзаменов по пению для получения свидетельства об окончании начальной школы.
Все тот же кризис, безработица, нищета. Финансовые скандалы, «аферы», генерала де Кубье, пэра Франции и бывшего военного министра, судят вместе с Жаном-Батистом Тест, тоже пэром и министром общественных работ, которому он предложил колоссальную взятку, чтобы получить концессию на соляные копи. Оба заключены в тюрьму. 18 августа третий коллега Виктора Гюго, герцог де Шуазёль-Праслен порешил собственную жену на глазах у любовницы. И в этой атмосфере приближающегося конца царства набирает все большую силу банкетная кампания, начавшаяся в 1839 году[78]. В отличие от социалистов и радикальных республиканцев, таких, как Ледрю-Роллен, требовавший всеобщего избирательного права, банкетирующие реформисты совершенно не стремятся к упразднению монархии. Происходя из средних классов и мелкой буржуазии, они требуют снижения избирательного ценза на сто франков, права голоса для «дипломированных», учителей, врачей, нотариусов, офицеров Национальной гвардии, и чтобы ставшие депутатами крупные чиновники — из них на треть состоит Палата — не получали повышений по службе на время действия их мандатов. И этим скромным требованиям, которые увеличили бы число избирателей не более чем на двести тысяч плюс к уже существующим двумстам сорока, король-груша отвечает старческим отказом: «Я скорее сто раз отрекусь от трона, чем соглашусь на избирательную реформу».
Александр всем сердцем согласен с реформистами, воспринявшими одну из старых его идей, с которой даже карлик Тьер был согласен. Но только балованное дитя режима, владелец замка Монте-Кристо, держатель привилегии на Исторический театр, назначенный полковник Национальной гвардии, он не слишком настаивает на публичных высказываниях в пользу своих идей. Королю-груше довольно скоро семьдесят пять, и можно рассчитывать через какое-то время на регентское правление герцогини Орлеанской. Конечно, ведущую роль в своем правительстве она даст своему любимому другу Гюго, но на роль, скажем, министра народного образования, возможно, и не забудет призвать того, кого так любил Фердинанд, и кто стал самым популярным учителем Истории. Плохо то, что 27 ноября в Сен-Жермен-ан-Лэ должен состояться банкет под руководством Одилона Барро, и Александр никак не может отказаться от прежних убеждений перед своим старым другом. Ему известно, как проходили уже состоявшиеся в июле по всей Франции семьдесят банкетов. Ораторы выступали с высказываниями о необходимости реформы. Тостов было столько, что никто не смог отказаться подписать петиции, которые затем поступали к Гизо, то есть пред светлые очи его хозяина, и, разумеется, самые известные имена начинали список подписей. Строго говоря, это не повод, чтобы лишить Александра его привилегии и чина, но кто знает, чем обернутся все эти демонстрации, где всегда хватает слишком экзальтированных особ. Это может быть Ламартин со своими пророчествами конца орлеанистской монархии. Или, хуже того, появится какой-нибудь безответственный Эварист Галуа, который тогда на празднике вопил с кинжалом в руке «Смерть королю», так что перед угрозой компрометации Александр вынужден был оттуда бежать, выпрыгивать через окно. Теперь же в его возрасте и с его тучностью вряд ли он будет способен на такие атлетические упражнения.
