И. Серов
31 мая".
Этот документ Серова также примечателен. Чем? Во-первых, в нем Серов высказывает убежденность в правильности тех выводов, которые сделали контрразведчики двух уровней - армии и фронта, и проявляет необычную в таких документах самокритичность: раньше сомневались, затем проверили. Во-вторых, убедительно соединены несколько источников информации. Доклад капитана Вадима Кучина абсолютно достоверен, ибо после изучения захваченных в бункере документов оригинал телеграммы Деница был найден (его оригинал впоследствии преемник Берия Круглов прислал на имя Сталина). Кроме того, я (случайность судьбы!) хорошо знал Вадима Кучина: в 1938 - 1941 годах мы учились вместе с ним на философском факультете Института философии, литературы и истории в Москве. Выпускник знаменитой московской немецкой школы, Вадик Кучин отличался не только абсолютным знанием языка, но и честностью, почти педантизмом. В начале войны его взяли в НКВД, где он служил долгие годы и пользовался высокой репутацией. Наконец, доклад Серова - свидетельство сложного расклада сил в лубянской верхушке. Формально Вадис подчинялся не Берия, а Абакумову и должен был посылать свои документы ему. Серов же как заместитель главнокомандующего напрямую подчинялся Берия. Своим докладом он как бы перехватывал инициативу у Абакумова.
Так или иначе, толстый том - во фронтовом варианте 160 страниц текста, 29 фотографий - пошел в Москву, причем не шифровкой, а фельдпочтой. Секретариат НКВД зарегистрировал его 5 июня, Берия прочитал его 7 июня и наложил красным карандашом резолюцию{74}: "Послать т.т. Сталину и Молотову. Л.Берия. 7.VI.45".
Я говорил о мистике: резолюция наложена 7 июня, а к Сталину и Молотову (за подписью того же Берия) толстый том приходит лишь 16 июня, хотя с Лубянки до Кремля фельдъегерю ехать 15 минут! Еще загадка: на 1-м экземпляре докладной Серова стоит напечатанный на машинке текст: "Копия актов направлена т. Сталину при номере 702(б) 31 мая 1945 года". Ошибка секретариата? Едва ли.
Таким образом, архив Политбюро после первых донесений Жукова и Кузнецова (1 - 15 мая) регистрирует первый документ НКВД - указанное письмо Берия No702(6) с приложением тома документов от 16 июня{75}. Теперь Сталин должен был все сам рассудить.
О том, какая запутанная интрига велась, можно судить по следующему "сигналу". Кроме дела в архиве Политбюро было дело и в личном архиве Сталина, в котором, оказывается, среди служебных документов НКВД по внутренним делам Лубянки был... доклад Вадиса от 27 мая. Его копия была направлена тем же Берия на имя Сталина, Молотова и начальника Генштаба Красной Армии Антонова. Без всякого сопроводительного письма: мол, пусть товарищ Сталин знает и без Серова о том, что происходит в Берлине. На документе стоит цветная "галочка".
Ветераны "СМЕРШ" рассказывали со слов своего начальника, что все документы из Берлина Сталину докладывал Абакумов, Сталин молчал, своего мнения не высказал и распорядился отправить все дело в архив. Правда, на сталинском экземпляре документа от 16 июня никаких пометок нет, лишь Молотов на своем экземпляре написал: "Сохр. М." (т.е. сохранить){76}.
Есть и другое, устное, свидетельство. В начале июня в Москву был вызван главный участник берлинских розысков полковник Горбушин. Он готовился к подробному докладу высшему начальству. Но до этого дело не дошло. Его вызвал генерал Абакумов и неожиданно изложил следующий приказ Сталина:
- Будем молчать. Вдруг появится двойник Гитлера, который будет претендовать на руководство нацистами. Тогда-то и будет у нас возможность его разоблачить...
Горбушин, с которым я беседовал в его ленинградской квартире в январе 1968 года, не скрывал, что был крайне удивлен и разочарован реакцией Сталина на всю колоссальную работу, которую пришлось проделать. Абакумов пытался успокоить Горбушина:
- Товарищ Сталин сказал, что надо помнить о капиталистическом окружении. Надо поддерживать у наших людей бдительность...
Может быть, кадрового чекиста Горбушина могло устроить подобное, весьма традиционное объяснение. Но получить такое вместо наград...
Доклад, присланный Сталину 16 июня за номером 702(б), был очень обширен, и трудно предположить, что Сталин стал его читать целиком. Лишь на сопроводительном письме слева краткий и мало что говорящий текст отчеркнут карандашом (возможно, Поскребышевым). На более чем двухстах страницах (вариант Вадиса был перепечатан и стал длиннее) нет ни одной пометки. В докладе четыре части{77}:
- акты опознания (их 11);
- акты судебно-медицинского исследования (их 13);
- акты судебно-медицинской экспертизы (это химические анализы "материалов" по актам детей Геббельса, двух собак);
- свидетельские показания (11 допросов).
Практически этот составленный и перепечатанный в Москве толстый том представляет собой подборку документов, которые Мирошниченко отправил Вадису, а тот - в Москву. Подлинники только перепечатаны начисто, с большими интервалами для удобства чтения. Никаких выводов, заключений. Никаких обобщений; нет суммированного изложения хода поисков; не оговорены некоторые расхождения актов и показаний. Сугубая документальность! Акт по Гитлеру (No12) сохранил неопределенность ("предположительно труп Адольфа Гитлера"), хотя и содержит ссылку на суждения Хойзерман и Эхтмана. Хотел ли Сталин во всем разобраться? Ему это было ненадобно.
Как Сталин обманул Жукова
Полагаю, что Сталин слишком уважал своего заместителя, чтобы изложить ему дешевую пропагандистскую версию, которую преподнес Абакумову для "успокоения" нижних чинов типа Горбушина. Для Горбушина это был неприятный, но приказ, который он как тренированный чекист мог лишь принять к исполнению. С Жуковым Сталин поступил иначе: он его обманул. Все следствие в Берлине велось втайне от Жукова - в нарушение всех правил и логики. Но что Сталину было до правил?
Много лет спустя, в сентябре 1968 года, произошел любопытнейший разговор между Жуковым - уже опальным маршалом - и писательницей Еленой Ржевской, которая весной 1945 года, как уже говорилось, была переводчицей в 3-й ударной армии и принимала активное участие в поисках полковника Горбушина. В запутанном и засекреченном деле, о котором ведется речь, Елена Моисеевна Ржевская, человек удивительной женской и душевной красоты, выступила в роли первооткрывателя правды. Волею нашего бурного времени студентка легендарного московского Института философии, литературы и истории стала военным переводчиком, прошла по дорогам войны от Ржева (отсюда ее литературный псевдоним) до Берлина. Здесь ее ум и интеллигентность принесли много пользы. Я часто задумываюсь над тем, как менялась Советская Армия в годы войны. В грозный час в ее ряды пришли самые разные люди. Это была не сумма военнообязанных, а замечательный сплав мужества, умения, знаний и интеллекта...
