В воскресенье 31 июля, в два часа утра, ветер изменил направление и, разогнав облака, позволил лунному свету рассеять туман. Вот тогда-то с небольшого плоскодонного суденышка, посланного вперед лордом Говардом, грянул пушечный залп. Испанский флот выстроился в боевом порядке для отражения нападения, и над «Сан-Мартином» был поднят королевский штандарт. Англичане направили пушки на корабль дона Алонсо де Лейва, человека отважного, рыцаря без страха и упрека, затем на корабль дона Диего Пименталя «Сан-Матео». В это время на корабле Мартинеса де Рекальдо и на других кораблях арьергарда зарядили пушки. «Сан-Хуан», на борту которого находился Лопе де Вега, хоть и пострадал от огня неприятеля, потеряв фок-мачту, все же ответил на огонь англичан ста двадцатью пушечными залпами. Затем на подмогу арьергарду подошли «Сан-Мартин» и другие крупные галеоны, но англичане, опасавшиеся, что испанцы пойдут на абордаж, и очень не желавшие прямого столкновения, отошли назад и под покровом тумана удалились. Эта спровоцированная англичанами стычка, бывшая своеобразной пробной операцией-вызовом, направленной на то, чтобы «прощупать» противника, особо не желавшего вступать в бой, стала одной из превратностей судьбы, поджидавших «Непобедимую армаду», после которой ход событий, связанных с походом гордого и мощного флота великой морской державы, принял странный, если не сказать фатальный, оборот.
Настоящее сражение после долгих блужданий по морю
Отважные, горячие, необузданные мужчины, в большинстве своем бывшие выходцами из знаменитой «грозной пехоты», как назвал ее Боссюэ, произнося надгробную речь на могиле Конде, из той пехоты, про которую говорили, будто ее противникам приходится сражаться не с людьми, а с дьяволами, так вот эти мужчины были осуждены в тот момент на бездействие; мужчины, чья отвага могла бы поспорить с их чувством чести, превратившимся в своеобразную сословную спесь, сейчас были вынуждены ждать, ждать и ждать неведомо чего. Их корабли, посланные сражаться и побеждать, сейчас сами стали мишенями и преследовались теми, кто по первоначальному плану должны были стать жертвами! Сами же они все пытались и пытались соединиться с союзником-невидимкой, с химерой, с неуловимым флотом Александра Фарнезе. Можно было подумать, что они ищут встречи с зыбким миражом, с плодом воображения их главнокомандующего. 7 августа, в воскресенье, герцог Медина Сидония наконец-то был мгновенно выведен из состояния прострации прибытием дона Родриго Тельо, посланца Александра Фарнезе. Увы, надежды на благоприятные известия тотчас же рухнули, ибо он, напротив, прибыл с вестью о том, что процесс подготовки флота Фарнезе затягивается, что корабли еще не готовы выйти в море и что опять надо ждать, ждать и ждать. Однако положение дел все ухудшалось, становилось все опаснее, испанцы, преследуемые англичанами, понимали, что их корабли из-за воздействия течений и ветра вскоре могут покинуть воды Ла-Манша и выйти на просторы Северного моря. Англичане, недоумевавшие по поводу столь непонятного поведения противника и все более опасавшиеся некоего подвоха, принимали это промедление испанцев за хитрую стратегическую уловку. Вскоре, не выдержав томительности ожидания, англичане предприняли еще одну попытку запугать противника, и идея нового маневра принадлежала Дрейку. Он наполнил горючими материалами восемь кораблей, так или иначе пострадавших в предыдущем сражении, и, превратив их таким образом в брандеры, поджег их и, воспользовавшись попутным ветром, направил, объятые пламенем, в сторону испанского флота. Некоторые испанские суда, стремясь избежать столкновения с «горящими факелами», вышли в открытое море, и там на них налетел шторм… Многие корабли в той стычке были взяты на абордаж, многие погибли… Вскоре весь испанский флот был рассеян, что и стало для него роковым обстоятельством. На рассвете 8 августа неподалеку от Гравелина, чье название напомнило испанцам о великолепной победе, одержанной ими когда-то над французами, стало ясно, что армада полностью рассеяна английскими брандерами. Англичане, осознав, какие преимущества дарует им то состояние шока, в коем пребывает противник, взяли инициативу в свои руки и навязали испанцам сражение. Лорд Хоуард направил свои корабли на утратившую боевой порядок испанскую эскадру; одним из первых принял на себя удар «Сан-Хуан», корабль, на котором находился Лопе. На его палубе раздавались громкие крики, но то были не стоны и не мольбы о пощаде, а крики «ура!» и возгласы восторженного упоения битвой.
Словно по волшебству, будто бы то были состязания в некоем магическом виде спорта, произошел мгновенный отбор лучших из лучших среди стрелков, ответивших яростным огнем на атаку противника и причинивших ему немалый урон. Вероятно, надо самому присутствовать при подобной сцене, чтобы составить верное представление о том, какое впечатление может произвести призыв взяться за оружие на солдат, осатаневших от долгого и бесплодного блуждания по морю.
Все пошло в ход против английской артиллерии: и пушки, и аркебузы, и мушкеты; боевой дух и отвага достигли наивысшей точки, и сторонний наблюдатель, если бы в тот час оказался таковой, мог бы увидеть, как совершались чудеса храбрости и мужества. Неустрашимые испанцы без устали палили из всего, что могло стрелять, доказывая в который раз, что опасность лишь возбуждает бесстрашную душу и что нет более верного средства, чем опасность, дабы укрепить и силы телесные. Особенно в том сражении отличились Лейра, Окендо, Рекальдо, чьи корабли приняли на себя всю тяжесть удара англичан; как мы понимаем, среди них был и корабль, на котором находился Лопе, и нам известно, что он тоже принял участие в сражении. Он описал себя в одном из стихотворений, упомянув о том, что держал аркебузу на плече, заряжал ее и поджигал пороховой заряд при помощи фитиля, «заставляя взлетать свои стихи, адресованные Филис».
Испанцам во что бы то ни стало нужно было вынудить англичан пойти на абордаж, но это было делом очень и очень нелегким, учитывая тот факт, что Дрейк и Хоукинс были чрезвычайно искусными мореплавателями. Сражение разгоралось все яростнее, когда среди грохота орудий до Лопе донесся едва слышный вскрик. Тревога, сжавшая сердце, тут же сменилась отчаянием, ибо он увидел, что произошло: выстрел поразил его брата, Хуана де Вега, прямо в грудь. Лопе бросился за помощью, но был остановлен огненным факелом, взметнувшимся в небо со страшным грохотом, будто выстрелили одновременно сотни пушек. Когда жуткое пламя опало, оставив в воздухе неясный дрожащий след, словно это душа уходила из тела умирающего брата, Лопе увидел: рядом с Хуаном стоит священник, он вылил на ладонь из небольшого сосуда несколько капель освященной воды и возложил руку умирающему на чело: «Да пребудет с тобой прощение Господа, сын мой, да позволит Господь тебе покоиться с миром».
