И все же Диего и Фрида еще раз появятся вместе на большом сюрреалистском празднестве, которое Сезар Моро и Андре Бретон устроят в Мехико в начале 1940 года и которое украсят своим присутствием самые видные фигуры мира литературы, мира живописи и других искусств: фотограф Мануэль Альварес Браво, Алиса и Вольфганг Паален, поэт Хавьер Виллауруттиа (автор «Ностальгии по смерти»), художники Роберто Монтенегро, Антонио Руис, Карлос Мерида. Но есть что-то жалкое в этом движении, которое после испанской трагедии продолжает жить, пережив себя. Несмотря на попытку Сезара Моро и Вольфганга Паалена возродить сюрреализм в Латинской Америке с помощью древних индейских культур Мексики и Перу, праздник стал поминками по этому литературно-художественному движению, чье существование превратилось в абсурд после установления фашистских режимов в Европе и после того, как родина социализма отказалась от революционных идеалов. Диего и Фриде, поглощенным собственными супружескими неурядицами, сюрреалистское священнодействие, в ходе которого собравшимся должен явиться Великий Ночной Сфинкс, представляется пустым ребячеством, чем-то сродни публикациям в журнале «Контемпоранеос»: Ривера считал их подражанием европейскому буржуазному интеллектуализму21.
Так или иначе, реальные события не оставляют Диего и Фриде времени задумываться над значением новой сюрреалистской поэзии. 24 мая происходит покушение на Троцкого: вооруженная группа (под командованием таинственного человека в плаще, похожего на художника Сикейроса) прошила его комнату автоматными очередями, а затем бросила зажигательную бомбу, и у Диего начинаются неприятности. Каким-то чудом уцелевший Троцкий ничего не сделает, чтобы рассеять подозрения полиции в отношении своего бывшего друга. Предупрежденный актрисой Полетт Годдар, которая живет напротив его дома в Сан-Анхеле, Диего избегает ареста самым невероятным образом: прячется под старыми полотнами в машине одной знакомой, венгерской художницы Ирены Бохус, и уезжает с ней в Сан-Франциско.
Оказавшись в затруднительном положении, Диего, как всегда, обращает взоры на Север. С помощью Полетт Годдар он находит в Сан-Франциско своих друзей – Альберта Бендера и Пфлюгера, а главное, находит работу. Получив заказ на оформление парка аттракционов Трежер-Айленд, он выбирает темой панамериканское единство (эту тему он уже отразил в детройтских фресках), в котором видит осуществление своей заветной мечты – отмены границ и создания многонациональной общины под знаменем социализма. В центре композиции Диего помещает некое существо, "наполовину бога, наполовину машину", представляющее для американского народа "то, чем для ацтекского народа являлась Коатликуэ, великая богиня-мать". На той же фреске изображена Полетт Годцар рядом с Чарли Чаплиной, Диего познакомился с ним в Нью-Йорке и стал его пылким поклонником после фильма "Диктатор". Он даже воспроизвел фрагменты из фильма на одной из больших фресок, задуманных для отеля "Реформа", но отвергнутых по политическим соображениям22. Портрет Фриды Кало в одежде индеанки, выделяющийся среди других фигур на фреске в городском колледже Сан-Франциско, символизирует не только необходимость объединения Севера и Юга, но и необходимость примирения Диего и Фриды.
Ход событий ускорит их примирение. 20 августа 1940 года Рамон Меркадер, сталинский агент, выступающий под именем Джексон, проникает в дом Троцкого, входит к нему в кабинет и убивает революционного лидера ударом ледоруба по голове.
Как все, кто был близок к Троцкому в Мексике, как недавно сам Ривера, Фрида Кало оказывается под подозрением у полиции, неоднократно подвергается допросам. Она в состоянии депрессии, здоровье ухудшается настолько, что доктор Лео Элоэссер настоятельно предлагает ей выехать на лечение в Сан-Франциско. Встреча с любимым городом, возможность видеться с Диего совершают чудо. После беседы с доктором Элоэссером, утверждающим, что развод "тяжело действует на Фриду и может иметь роковые последствия для ее здоровья", Диего решается "попробовать убедить ее снова стать его женой". Как рассказывает Диего, "простодушное" заступничество доктора Элоэссера не очень-то помогло делу: он объяснил Фриде, что Диего от природы не способен соблюдать супружескую верность. Но Фрида соглашается, поставив определенные условия; в результате возникает самый странный брачный контракт, какой только можно было вообразить. Она станет его женой при условии, что у них не будет половых сношений и что она сама будет обеспечивать свое существование. Однако она соглашается, чтобы Диего взял на себя половину расходов по дому. "Я был так счастлив вернуть себе Фриду, – рассказывает Диего, – что сразу согласился на все, и восьмого декабря, в день моего пятидесятичетырехлетия, мы с Фридой поженились во второй раз".
Так заканчивается долгий период взаимного охлаждения и отталкивания, пустоты, которая образовалась у них внутри и разрушала их жизни. За восемь лет, прошедшие с первой поездки в Нью-Йорк, их любовь совершила круговорот.
Умирает дон Гильермо Кало, и Фрида перебирается в Койоакан, где и проживет до самой смерти. Словно желая отметить начало нового этапа в своей жизни, она выбирает для стен родительского дома цвет индиго, которым древние ацтеки красили храмы и дворцы и за который ее жилище станут называть Синим домом. Диего пристраивает к нему еще одно крыло, чтобы Фрида могла устроить себе мастерскую над садом, любимым ею больше всех других мест на свете.
В самом деле, вернувшись в Мехико в начале 1941 года, оба они полны желания начать все сначала. И никаких препятствий к этому, по сути, нет. Водевильный брачный контракт, который подписала Фрида, налагает обязательства только на нее, запирает ее в собственной тюрьме. И в то же время он выражает ее непреклонную волю во что бы то ни стало предотвратить распад брака, ее гордыню и упрямство, дающие о себе знать даже в любви, потому что любовь для нее – решимость идти до конца.
Именно это стремление к абсолюту подкупает в ней Диего, который – само непостоянство, раб своих прихотей, своей неутолимой жажды наслаждения. Он вполне искренен, когда приезжает к Фриде в Сан-Франциско и уговаривает снова вступить с ним в брак. Ведь он знает, что без Фриды, без ее сверхчеловеческой любви ("Я люблю Диего больше, чем собственную кожу", – пишет она в дневнике) он уязвим и смертен.
Никогда еще творчество не объединяло до такой степени мужчину и женщину. В живописи Диего воплощен его гений – непостижимая, могучая сила, вечно живое начало, порождающее на полотнах и фресках линии, формы, тени, движение, столкновение масс и падение тел. Он гений, потому что ощущает в себе Фриду – ее взгляд, ее волю, ее сокровенное знание. Как художники они неразделимы с той первой минуты, когда она увидела его за работой в амфитеатре Боливара. Она смотрит его глазами, чувствует его чувствами, понимает его умом, она – Диего, а Диего – в ней, как если бы она носила его под сердцем.
