Выходя из здания библиотеки, я вижу огромный плакат, который учит, как бороться со стрессами. Я читаю: «…особенно помогают массаж и водные процедуры».
«Ага, особенно резиновыми дубинками по спине! Плюс одна лейка в душе на пять человек – все это надежно избавит вас от стрессов!» – добавляю я про себя и задумываюсь о том, какой идиот это понаписал. Подобными лозунгами увешана вся аллея. Во время маршей я успеваю читать только заголовки на стендах. Один особо мне запомнится. «В чем смысл жизни?» – вопрошает он…
* * *
Подходит к концу очередной день, после ужина я гуляю во дворике карантина. Это самое приятное время. В ожидании команды «готовиться к отбою» я вспоминаю события последних дней. Рядом гуляет зэк лет пятидесяти. Он с сожалением говорит мне, что сидит третий раз за одно и то же.
«Это как же такое возможно?» – недоумеваю я.
«А вот так!» – говорит он и рассказывает свою печальную историю. В их деревне имеется один-единственный магазин, который Николай честно ограбил в первый раз. Местному участковому не составляет особого труда отыскать в маленьком поселке грабителя. Николай получает первый срок. Освободился, напился и… опять в этот злосчастный магазин. И опять срок. Проходит три года. Николай возвращается в родную деревню. Хозяин магазина гостеприимно встречает Колю и щедро его угощает. Со словами «только не грабь, Коля, магазин, я тебе и так всего дам» он снабжает его водкой, колбасой и другими яствами. Довольный Коля уходит пировать. Через некоторое время во время трапезы его неожиданно осеняет: «А ведь жизнь-то сломана и загублена из-за этого проклятого магазина». Он, недолго думая, хватает нож и бегом в магазин…
Рядом с нами стоит молодой парень, в задумчивости смотрит на небо и неожиданно обращается ко мне со словами: «А что такое звезды? Камни или костры какие?» – продолжает он.
Я застыл, мне не хочется смеяться, становится очень грустно. «Боже, куда я попал?» – думаю я и смотрю в звездное небо. Это был мой последний вечер в адаптационном отряде.
Глава 23
Доблестный третий отряд
На следующий день после маршировки я с радостью слышу свою фамилию среди тех счастливчиков, которых вызывают на распределение в штаб. В огромном кабинете замполита за столами сидят люди в форме – члены комиссии. Здесь собралась местная элита: хозяин (начальник колонии), оперативники, режимники, начальник производства. Напротив, на скамеечках, рассаживаемся мы, осужденные. Надо встать, представиться, назвать свою профессию. Первым идет Сережа К., осужденный за убийство. Он бодро представляется и называет свою профессию: «Боец рогатого скота». Он не шутит. Все так и есть. Сергей работал на скотобойне. Выпил и убил человека. Ну увлекся, перепутал спьяну… Его не могут трудоустроить по специальности и распределяют в первый отряд разнорабочим. Наступает мой черед. На столе я вижу свое потрепанное личное дело в трех томах. Из-за своих размеров оно сразу бросается в глаза. Хозяин задумчиво листает страницы и смотрит на меня. Представившись, я называю экзотическую для здешних мест профессию – экономист.
«Ну… – мычит он, – мы можем предложить вам швейное производство, третий отряд».
Не имея особого выбора между маршировками и швейным производством, я радостно соглашаюсь на последнее и возвращаюсь в карантин за вещами. Быстро собрав вещи и свернув матрас, я переезжаю. Идти недалеко, метров сто пятьдесят вверх по аллее. Я иду по досконально изученной мною за месяцы маршировок дороге – здесь мне знакома каждая выщерблинка, каждая ямка. Назар провожает меня в последний раз. Мы подходим к локальному сектору третьего отряда, где гуляют зэки. Дворик выглядит как после бомбежки, повсюду ямы и выбоины. Торчат куски асфальта и бетона, положенного еще пленными немцами. В отдалении я вижу турник, брусья, скамейку. Из будки секторов выходит дежурный прапорщик и открывает локалку. Я попадаю в третий отряд. Меня встречает Зуй. Он помогает занести вещи в барак.
Огромное помещение, вмещающее более ста человек, плотно заставлено двухъярусными кроватями. Завхоз Коля Фомин, или Фома, бывший блатной. Разрисованный с ног до головы, с руками, закаченными вазелином (некоторые зэки в кулаки вкачивают вазелин, что приводит к их чрезмерному увеличению и снижению болевого порога при ударе), он здесь рулит всеми процессами. Хорошую шконку надо заслужить или купить… Меня кладут на второй ярус, около входной двери, на самый сквозняк. Подо мной располагается добродушный толстый таджик, получивший свой срок за торговлю наркотиками. Я буду часто просыпаться по ночам от его движений. Всякий раз, когда он шевелится во сне или переворачивается, моя шконка ходит ходуном и раскачивается из стороны в сторону, как палуба корабля во время шторма. Иногда я еле успеваю схватиться руками за поручни, чтобы не свалиться за борт во время наката очередной волны. Порывы ветра, гуляющего в бараке, довершают сходство с природной стихией.
Одна тумбочка на двоих после карантина кажется огромным пространством и вмещает в себя кучу всякой всячины. Можно хранить кипятильник, кружку, ложку, книги, чай, что-то съестное. В общую раздевалку на вешалку я вешаю спортивный костюм и телогрейку, на полку для обуви кладу спасенные от дневальных карантина кроссовки. Баулы хранятся в каптерке, где проводит время завхоз Фома со своим подручным Фатуем. Доступ к баулам строго по расписанию, три раза в день. У каждого баула свое место. Очередь надо занимать заранее. Баулы, как и люди, тоже имеют свои привилегии. Одно дело, когда сумка хранится на нижней полке в первом ряду, и совсем другое, если ей придется жить на самом верху, куда добраться можно только по стремянке, предварительно вытащив несколько чужих сумок. Моим баулам повезло больше, чем мне.
Разобрав вещи, я сажусь с Зуевым пить чай. На шконке можно сидеть. В качестве импровизированного стола используется табуретка, где выкладывается нехитрая снедь – конфеты, печенье и чай. Я чувствую на себе любопытные взгляды осужденных. Для них я легенда, главный финансист ЮКОСа, миллиардер и партнер Ходорковского. Резко подняв глаза, я успеваю заметить десятки устремленных на меня взглядов. Я продолжаю пить чай и знакомиться с отрядом. Отряд режимный, постоянно снуют надзиратели. В отряде находится человек тридцать «склонных к побегу». Таким образом администрация ставит некоторых осужденных на профилактический учет и внимательно следит за ними. На их кроватях таблички и бирки на груди по диагонали наносится красная полоса. Для них – проверка каждые два часа. Ночью к каждому из них подходит сотрудник колонии, и, светя фонариком в лицо, удостоверяется в его наличии.
Народ здесь собрался серьезный и отчаянный. Я прогуливаюсь по проходу между шконками и рассматриваю прикроватные бирки. Читаю: двадцать четыре года, девятнадцать лет, двадцать три года. Это не возраст осужденных, а сроки. Сплошные убийства, разбои, грабежи. Зуев окружает меня заботой и вниманием. Он сильно облегчает мне жизнь. Имея за плечами срок в двадцать три года за убийство и разбой, а в придачу – побег в прошлом, он автоматически становится лицом, склонным к побегу. В свои сорок пять лет, проведя из двадцати восьми отсиженных лет последние десять на особом режиме, он пользуется уважением окружающих. Он мне сам расскажет, как к нему подходили некоторые осужденные и с восторгом говорили: «Молодец, полосатик! Юкоса прикрутил!» Наша дружба не осталась без внимания и завхоза Фомы, который вызовет Зуя на дружескую беседу и предложит меня проложить, то есть подставить и развести. Мы не раз будем находить в моих вещах подброшенные заточки и другие запрещенные предметы. Опытный зэк, Зуев никогда не терял бдительности и внимательно следил за происходящим вокруг. То муху в тумбочку посадит, то волосок на дверцу приклеит – он всегда знал о происходящем вокруг. Завхоз со своими подручными уже давно поделили между собой мои деньги, и после моего отказа их спонсировать воспринимают это как личное оскорбление. Я живу в постоянном ожидании пакостей и провокаций…
Мой первый рабочий день. Подъем, зарядка, завтрак и вывод на промзону. Нас выводят на малую промку, в швейные цеха, расположенные в жилой зоне колонии. Вход через шмон, выход тоже. Начальник цеха, майор, с учетом моего образования сразу предлагает мне на выбор несколько вариантов: стать уборщиком территории, обрезальщиком ниток с готовых изделий, вступить в секцию дисциплины и правопорядка (СДИП) и с повязкой на руке следить за мужиками, чтобы те курили в строго определенное время и в специально отведенных местах, или сесть за швейную машинку. Без колебаний я выбираю последний вариант. «А что, почему бы мне шить не научиться? – думаю я. – Хоть какая-то польза будет от времяпровождения в стенах колонии».
