«У Джони трофей», — шепнул мне Джон, когда она вошла.
На второй вечер Джони пришла снова, а позже неожиданно явился Мик Джэггер. Он просто вошел в студию и тихо встал в стороне. Когда Джон заметил его, он подошел поздороваться. Давние приятели, они встретились очень тепло и свободно. В отличие от своего публичного имиджа Мик, как и Джон, казался весьма стеснительным и непретенциозным.
«Привет, Мэй, — любезно сказал он, когда Джон представил нас. — Я рад познакомиться с тобой.» Затем он сказал Джону: «Я не хочу здесь мешаться. Увидимся потом.» Мик вошел в контрольную кабину и тихо осмотрел ее. Ему абсолютно было не нужно давать знать о своем присутствии. Весьма спокойный и уверенный в себе, Джэггер не желал и не требовал, чтобы с ним обращались, как со звездой.
На третий вечер нанес визит Харри Нильсон. «Я же настоящий его поклонник!» — воскликнул Джон, увидев его. — «Мне нравится, как он поет.» Джон и Харри встречались в Англии, и им было приятно встретиться вновь. Харри тоже наблюдал спокойно. Позже в тот вечер явилась Джони Митчел — на этот раз в сопровождении Уорена Битти.
«Еще один трофей Джони», — заметил Джон.
Митчел и Битти вошли в контрольную кабину. В ту ночь Спектор был особенно раздражителен, и вот, когда он как раз собирался дать команду на запись, Митчел спросила: «Фил, ты не разменяешь доллар?»
Спектору только и надо было, чтобы ему помешали. В одно мгновение он вскочил и заметался. «Заприте двери! — кричал он. — Дайте мне ключ!» Ему дали ключ. Он швырнул его в воздух. «Сожрите его!» — заорал он. Спектор бушевал двадцать минут. «Здесь слишком много посторонних, — гремел он. — Одни приводят других. Как они смеют приходить на мои записи? Откуда такая наглость?» Он уставился на Джони Митчел и Уорена Битти, а затем разразился тирадой о том, что его тошнит от всяких шлюх.
Во время этого буйства Спектора Джони Митчел стояла с невозмутимым видом, Битти же выглядел ошеломленным. Вряд ли когда — либо с ним так говорили, подумала я. Джона, который, к счастью, был в норме, явно потрясла выходка Спектора. К чести Джона, он всегда обращался с людьми спокойно и не любил без нужды смущать их, даже если они вмешивались в запись. Он постарался успокоить Спектора, но тот не умолкал.
Джон взял меня за руку. «Я ухожу отсюда». Он подошел к дверям и попробовал открыть их. Они так и не были закрыты.
Мы пошли к машине. «А как же Арлин?» — спросила я. Джон вернулся в студию. «Арлин, пойдем с нами», — крикнул он. Арлин встала и побежала. Когда мы уходили, Спектор все еще кричал, а Джони Митчел и Уорен Битти так и стояли там.
К концу тех вечеров почти все были вдребезги пьяны. В три утра, когда запись заканчивалась, автостоянка студии А и М походила на палату загудевших алкоголиков. В ту ночь инцидент с Митчел и Битти так подействовал на всех, что музыканты напились, как никогда. Один из них вскочил в свою машину и рванул. Утром мы узнали, что он устроил жуткую аварию и попал в больницу.
На следующую запись тот музыкант пришел с перебинтованной головой. Увидев Джона, он сказал: «Старина, мне нужно выпить». Джон не хотел давать ему спиртного, но тот ходил за ним по студии и донимал его. «Я знаю, у тебя есть выпить. У тебя же всегда есть. Ты ведь видишь, мне надо выпить.»
«Иди к Мэй, — сказал Джон. — Она тебе поможет.
«Чего ты отменя хочешь?» — спросила я.
«Дай ему чего — нибудь выпить. Я не выношу, когда у меня выпрашивают.»
Я была поражена тем, какими отвратительными были эти записи. Мне не доводилось раньше видеть, чтобы люди так себя не уважали и оправдывали свои пороки. Моей постоянной заботой было сдерживать Джона. Я понимала, что мне не удержать Джона от выпивки — слишком глубоки были конфликты, в которых он участвовал. Когда он выпивал он не позволял себе терять голову — хотя бы на некоторое время.
Насколько ужасными были наши ночные записи, настолько чудесными оставались наши дни — несмотря на бесконечные звонки Йоко. Каждое утро мы просыпались счастливыми. Мы занимались любовью почти каждое утро, а иногда два раза в день. Лежа в объятиях друг друга, мы чувствовали себя самыми счастливыми.
Я сдала экзамены на водителя, получила лицензию, и мы взяли на прокат автомобиль, делали длительные поездки по побережью, проводили дни в прогулках по пустынным пляжам. Мы навестили Лу Адлера в Малибу и, загостившись допоздна, посмотрели восхитительный закат на Тихом океане. Мы также съездили за покупками на Родео Драйв в Биверли Хиллз. Точнее будет сказать, что по причине ограниченных финансов мы больше рассматривали витрины. Мы приезжали к самым дорогим магазинам одежды и прилипали носами к витринам, как дети возле кондитерского магазина, влюбленно глазеющие на обилие конфет, и почти ничего не покупая. Мы, шутя, рассуждали о том, что купим себе, если альбом Спектора станет хитом. Иногда мы не могли удержаться от покупки какой — нибудь одежды. Джон был очень худощав, и мы оба носили один размер. Нам нравилось покупать одинаковую одежду и одеваться, как двойняшки. Джон купил мне кожаные штаны, которые он тоже любил носить. Когда мы проходили мимо отдела фотоаппаратов, я остановилась посмотреть на камеру Х-70 Поларойд, которая была у Джона. Эту камеру он неожиданно подарил мне на день рождения, и я сразу стала делать снимки нашей совместной жизни.
Как — то ночью, после нескольких рюмок, Тони Кинг сказал нам, что сделал запись, где он подражает английской королеве. Он проиграл нам эту запись на магнитофоне. Было очень смешно. Они с Джоном решили снять рекламный ролик с " ", где Тони будет наряжен в королеву. Тони попросил у Джона разрешение на то, чтобы привести на съемки Элтона Джона. Съемки были запланированы на 24 октября — день, когда мне исполнялось двадцать три года.
* * *24–го утром Джон поднялся раньше меня. «С днем рождения», — сказал он, когда я проснулась. Он крепко поцеловал меня, а затем вручил мне пару ключей от машины. «Иди, спустись в гараж», — сказал он с хитрой ухмылкой на лице. Я выскочила во двор. Возле гаража стоял плимут — барракуда, 1968 года, цвета ржавчины. Джон вышел на крыльцо. «Теперь у нас своя машина, — закричал он. — С Эллиотом Минцем покончено.» Я подбежала и обхватила его руками.
«Какая она красивая!» — воскликнула я.
«Я знаю, что тебе нужна машина, — сказал Джон. — Практикуйся теперь на этой.»
Автомобиль стоил 800 долларов, и я была очень горда этим. На других это, похоже, не произвело впечатления. В Лос — Анджелесе о тебе судят по тому, сколько ты тратишь. Сколько стоит твоя машина? Сколько в твоем доме комнат? Сколько ты потратил на шмотки? Этих людей просто шокировало, что такой богач, как Джон, покупает мне подержанную машину, а потом наслаждается поездками в ней. Они не могли понять, что для нас было совсем не важно иметь новую, дорогую машину. Джон сделал мне благоразумный подарок, подарок, который он мог себе позволить, основываясь на обязательстве жить экономно. Мне и не хотелось практиковаться на новейшем мерседесе — бенце. Как и Джон, я хотела, чтобы те 10000 долларов были нашим последним займом.
