На обратном пути Шаляпин снова навестил свою семью в Аляссио. Надо думать, эти приезды домой были для него довольно мучительны. Говорить с женой, видеть ее глаза, разыгрывать перед детьми сцены счастливой семейной жизни, когда рана, нанесенная им Иоле Игнатьевне, была еще так свежа, кровоточила… Должно быть, Шаляпин с облегчением вырывался на волю, на свежий воздух…
Иола Игнатьевна с детьми пока оставалась в Италии. Тем не менее благодаря ее мужеству и самоотверженности им с Шаляпиным удалось сохранить семью не только внешне. Им удалось сохранить дружеские отношения.
В конце лета Шаляпин вернулся в Россию и сразу же написал жене из Петербурга: «Дорогая моя Иолинушка!.. Жду писем от тебя и прошу тебя, пиши мне каждый день о том, что происходит с тобой и детьми».
Из Москвы он сообщил ей, что был на могилке Игоря, которая хорошо содержится. Он знал, что ей будет приятно узнать об этом. Их дети и любовь к искусству — это было то общее, что у них оставалось…
Из Монца Иола Игнатьевна регулярно сообщала Шаляпину новости о детях. «Я испытал такую радость, читая о моих детях, особенно о Бориске, — отвечал ей Шаляпин. — О, дорогой мой Борька, как я его обожаю и как страдаю, что не увижу его, даже не знаю, что буду делать в Америке, если Бориски не будет со мной».
В конце 1907 года Шаляпин должен был ехать на гастроли в Америку. Это была его первая поездка в Новый Свет, впервые ему предстояло пересечь Атлантический океан. Неожиданно в это долгое путешествие Шаляпин позвал с собой Иолу Игнатьевну: пусть она возьмет старшего сына и приедет к нему. Но вместо радости с этой поездкой оказался связан один из самых неприятных эпизодов в отношениях между Иолой Игнатьевной и Шаляпиным, который на долгие годы отложился в ее памяти.
Иола Игнатьевна, конечно же, откликнулась на его призыв сразу… Бог знает почему, но она ему поверила: возможно, забыла, что Шаляпин бросает на ветер пустые слова и пустые обещания? Или подумала, что роман с Марией Валентиновной закончен и Шаляпин зовет ее к себе? Но когда она с трехлетним Борисом сошла с парохода в Нью-Йорке, то обнаружила, что ее место занято. Шаляпин приехал не один: Мария Валентиновна была рядом с ним и она совсем не собиралась сдавать свои позиции.
Назревал скандал, который мог бы иметь для выступлений Шаляпина нежелательные последствия, и Иола Игнатьевна, понимая это, уступила — как уступала всегда, когда сталкивалась с непорядочным поведением. Вредить любимому человеку, портить его карьеру — смысл его жизни — она не могла. Забрав Бориса, она вернулась в Италию. Американские газеты послали ей вдогонку заметку «Одинокие двойняшки зовут мадам Шаляпину». Чтобы как-то оправдать свой отъезд, Иола Игнатьевна сообщила журналистам, что заболели ее младшие дети и она должна спешить к ним. На самом же деле она уезжала, чтобы спасти репутацию Шаляпина. Но об этом она позволила себе напомнить ему только много лет спустя, при совершенно особых обстоятельствах…
А пока Иола Игнатьевна вернулась в Монца. Вскоре из Америки Шаляпин прислал ей минорное письмо. О том, что произошло в Нью-Йорке, не обмолвился ни словом. Только жаловался на завистников и писал, что он мог ответить им одним способом — спеть свои спектакли с огромным успехом.
Вернувшись в Европу, Шаляпин написал жене из Парижа, что собирается в Монте-Карло, и снова просил ее приехать к нему с Борисом. Но Иола Игнатьевна не поехала и в дальнейшем неизменно отклоняла подобные предложения. Возможно, в глубине души она еще надеялась, что когда-нибудь Шаляпин вернется к ней, но пока с ним была Мария Валентиновна, она предпочитала держаться на расстоянии.
О своих перемещениях Шаляпин сообщал жене телеграммами. Время от времени от него приходили письма. В июне 1908 года он описал ей свое пятнадцатидневное морское путешествие до Рио-де-Жанейро, тут же упрекнув ее, что не имеет от нее никаких известий: «На самом деле это малоприятная вещь — оставаться без известий из дому». Из Буэнос-Айреса он снова написал ей: «Мне грустно, потому что я здесь уже три дня, а еще ничего не получил от тебя».
На самом деле это были всего лишь слова… Шаляпин часто забывал сообщить жене свой новый адрес, а потом удивлялся, почему письма от нее приходят редко.
Такова была теперь их жизнь. О том, что происходит с Шаляпиным, Иола Игнатьевна в основном узнавала из газет. Сама она писала ему о детях, посылала их фотографии. Хоть Шаляпин и писал почти в каждом письме, что безумно скучает по дорогим малышам, но в вихре своей богемной жизни он очень часто забывал отвечать на их милые открыточки. Его любимец Борис, едва выучившись писать, слал «письма» любимому папе, и Иола Игнатьевна как-то попеняла Шаляпину на то, что он ленится отвечать сыну. По утрам, когда почтальон разносил письма в Монца, бедный ребенок уже ожидал его у двери и все время спрашивал, нет ли писем от папы. Иола Игнатьевна просила сохранить и вернуть ей все письма детей. Она боялась, что Шаляпин может потерять их, а для нее это были бесценные сокровища, которые она хотела сохранить.
Во второй половине 1908 года Иола Игнатьевна приняла непростое для себя решение ехать в Россию. Время, проведенное в Италии, показало ей, что Шаляпин хоть и не порывал с Марией Валентиновной, но и не оставлял свою семью. Он не заговаривал с Иолой Игнатьевной о разводе, и она почувствовала, что еще нужна ему, если не как любимая женщина, то хотя бы как друг и мать его детей. Была и еще одна причина. В глубине души Иола Игнатьевна продолжала считать себя ответственной за Шаляпина, брак для нее был свят и нерушим. То, что она узнавала о Марии Валентиновне, только еще больше подтверждало ее уверенность в том, что она должна спасти Шаляпина, противостоять дурному влиянию этой женщины и не дать ему упасть окончательно. Но по-настоящему сохранить семью можно было только в России, и Иола Игнатьевна решила ехать…
По приезде в Россию первое время она жила у своих преданных друзей Козновых. Потом сняла квартиру в доме Варгина на Тверской улице. В этом мрачном, продуваемом ветрами доме состоялось решительное объяснение.
— Какое это несчастье для всей нашей семьи, — сказала Иола Игнатьевна, имея в виду связь Шаляпина с Марией Валентиновной.
Но тот быстро ответил:
— Никакого несчастья нет, в нашей жизни ничего не изменится, я по-прежнему буду заботиться о вас…
Но «по-прежнему» быть, конечно, не могло. Раздвоенное положение Шаляпина диктовало ему новые условия поведения. Теперь, когда расходы увеличились вдвое, он должен был работать еще больше. А на семью оставалось все меньше и меньше времени…
