Лишь свое первое стихотворение «Утро», в котором он соединял образы солнечного утра с пожеланиями успехов своим товарищам по учебе, он опубликовал под собственной фамилией, хотя и сильно сократив ее – «И. Дж-швили». Затем он подписывался детским именем, которым его звала мать – «Сосело». Впоследствии использование Иосифом Джугашвили псевдонимов открыло его ненавистникам возможность усомниться в его авторстве. Хотя никаких свидетельств в пользу непризнания авторства Сталина Роберт Конквест не смог привести, он решительно не согласился с тем, что подпись «И. Дж-швили» означает «Иосиф Джугашвили», и это свидетельствует о том, что британский историк никогда бы не выиграл приза в передаче «Поле чудес». Обнаруживая свое незнакомство с образной символикой, которая лежала в основе его стихотворений, Роберт Конквест утверждал, что Сталин, дескать, не мог настолько любить природу, чтобы создать такие стихи.
Очевидно, что Сталин скрывал свое авторство под псевдонимом не для того, чтобы помочь Конквесту впоследствии наводить тень на ясный день, а потому, что начальство семинарии категорически запрещало семинаристам публиковать в «мирской» прессе свои работы, тем более поэтические, не связанные с религиозной тематикой. Существовавший в семинарии Порядок ограничивал даже контакты учеников с внешним миром.
Покидать здание семинарии без разрешения начальства запрещалось. Пропуск занятий сурово наказывался. Подъем был в 7 часов, затем продолжительная молитва. После молитвы – завтрак, а затем – занятия, которые продолжались с перерывом до 2 часов дня. Через час был обед, а уже в 5 часов вечера была перекличка, после которой запрещалось покидать семинарию. По команде семинаристы шли пить чай, затем садились готовить уроки, а в 10 часов вечера по звонку ложились спать. Спали в общей спальне на 20—30 человек. Такой строгий режим не был прихотью начальства данной семинарии, а определялся стремлением церкви воспитать смирение духа у молодых людей, посвятивших себя подготовке к священнической или монашеской деятельности.
Объясняя подобный порядок, существующий и ныне в современных монастырях, архимандрит Рафаил замечает: «Человек приходит в монастырь из мира, пропитанный, как будто водой, его духом и представлениями, с расслабленной волей, с воспаленной, как гнойник, гордыней, со зловонной грязью греховных воспоминаний, с отравленным сердцем, на дне которого свились, как змеи, его страсти. Человеку предстоит тяжелая борьба с демоном и собой, он должен как бы родиться заново». Видимо, по схожим соображениям ученики Тифлисской духовной семинарии должны были «переродиться» и «очиститься» от «греховных страстей» и «мирских представлений». В этих целях ученикам запрещалось посещать театры, публичные лекции, читать светскую художественную литературу. Трудно предположить, что подобные запреты не распространялись и на собственные поэтические опыты семинаристов.
Нам неизвестно, возникли ли у Иосифа конфликты с начальством по поводу его занятий поэзией, но, еще будучи семинаристом, он внезапно прекратил писать стихи. Не исключено, что это произошло по настоянию начальства, которое узнало про его поэтические опыты. Администрация семинарии собирала всеми доступными способами сведения о поведении своих подопечных. Даже через три десятка лет, после того как он покинул стены Тифлисской семинарии, Сталин возмущался
слежкой, которая велась за ее учениками. В беседе с Эмилем Людвигом он говорил: «Основной их метод – это слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство… Например, слежка в пансионате: в 9 часов звонок к чаю, уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики…»
Семинариста, у которого обнаруживали недозволенные администрацией предметы, сурово наказывали. Помощник инспектора семинарии С. Мураховский и инспектор семинарии иеромонах Гермоген записали в ноябре 1896 года в кондуитном журнале: «Джугашвили, оказалось, имеет абонементный лист из Дешевой Библиотеки, книгами которой он пользуется. Сегодня я конфисковал у него соч. В. Гюго «Труженики моря», где нашел и названный лист». На это сообщение была наложена резолюция: «Наказать продолжительным карцером».
Однако как ни возмущался Иосиф слежкой и наказаниями, очевидно, что сначала он не собирался хлопнуть дверью и покинуть стены семинарии. Во-первых, семинария давала ему образование. Во-вторых, нет оснований полагать, что у него пропало желание стать священником. Вряд ли в приказах начальства он видел волю Божию. Во всяком случае в одном из рапортов по поводу его поведения записано, что Джугашвили выражал «в своих заявлениях недовольство производящимися время от времени обысками среди учеников семинарии» и «заявил, что-де ни в одной семинарии подобных обысков не производится». Скорее всего он не видел в своих протестах ничего противного вере в Бога.
Интерес к поэзии и художественной литературе у Сталина был всю жизнь. В своих статьях и выступлениях он не раз цитировал различных авторов, в том числе таких поэтов, как Николай Некрасов, Алексей Кольцов, Уолт Уитмен. Сталин часто встречался с писателями, переписывался с некоторыми советскими поэтами. Хотя в этих действиях можно усмотреть и вполне определенные политические цели. Для членов Союза советских писателей были созданы благоприятные материальные условия, видных поэтов и писателей привлекали к осуществлению важных общественно-политических акций.
Так же очевидно, что, даже прекратив писать стихи, Сталин часто использовал в своих речах и статьях литературные образы и поэтически окрашенный стиль. Так, в прокламации ЦК РСДРП, написанной им в апреле 1912 года по случаю Первого мая, говорится, что рабочие отмечают свой праздник, «когда природа просыпается от зимней спячки, леса и горы покрываются зеленью, поля и луга украшаются цветами, солнце начинает теплее согревать, в воздухе чувствуется радость обновления, а природа предается пляске и ликованию».
Порой Сталин настолько приближался к поэтическому стилю в своих официальных работах, что переходил на стихотворный слог. В приветствии «Рабочей газете» от 21 января 1925 года он писал: «Помните, любите, изучайте Ильича, нашего учителя, нашего вождя».
Это свидетельствует о том, что занятия поэзией не прошли для Сталина бесследно и, вероятно, оказали многообразное воздействие на формирование его личности. Еще Шота Руставели писал: «Стихотворство – род познанья, возвышающего дух». Не исключено, что в поэтических занятиях проявилась и стала развиваться способность Сталина увлечен но и беспристрастно изучать информацию по самым разным вопросам. В то же время поэзия помогала ему понять самых разных людей и «почувствовать себя» исполнителем самых различных исторических ролей, отвечавших как высоким идеалам добра, так и беспримерной жестокости.
