издавал восторженные восклицания» [216].
Важность этой встречи, по словам Э.М. Кондиайн, состояла в том, что Шандаровский познакомил Барченко с «числовым механизмом» Древней науки. В дальнейшем между ними установились тесные отношения. Шандаровский стал часто навещать Барченко — на квартире Кондиайнов и в доме при буддийском храме, когда Александр Васильевич поселился там. (Сам Петр Сергеевич также имел немало знакомых среди лам.) Во время одной из встреч с Барченко Шандаровский поведал ему о том, что его учитель Гурджиев, к тому времени уже выехавший из России вместе с группой учеников, обладал «некоторыми знаниями Древней науки», полученными в Кафиристане. А также рассказал о создании Гурджиевым перед самой революцией «Единого трудового содружества», объединявшего его последователей в Москве, Петрограде и Тифлисе. От Шандаровского же Барченко узнал о других учениках Гурджиева, оставшихся в России, — о С.Д. Меркурове (двоюродном племяннике Гурджиева, известном скульпторе), Шишкове и Жукове. Все они проживали в Москве, и впоследствии Барченко постарается завязать отношения с ними.
Не менее важным было и знакомство Барченко с «восточными учителями» — членами «Великого Братства Азии», некоторые из которых, по его словам, «лично побывали в Шамбале». Именно они и стали для Барченко главным источником сведений о тантрической системе «Дюнхор» (Калачакра-тантре). Особенно часто на допросах Барченко упоминал два имени — тибетца Нага Навена (Навана) и монгола Хаян Хирвы. Нага Навен являлся «наместником Западного Тибета» (провинция Нгари). В Россию приехал в 1923 г., как кажется, по собственной инициативе (а следовательно, втайне от Лхасы), для ведения переговоров с советским правительством. Это, по сути, все, что мы о нем знаем.
«Нага Навен осведомил меня, что он прибыл для личного свидания с представителями советского правительства, чтобы добиться сближения Западного Тибета с СССР. Он сказал, что далай-лама все больше сближается в Восточном Тибете с англичанами, а население и ламство Западного Тибета против союза с англичанами, что вследствие этого ламство массами эмигрирует во Внутреннюю Монголию и далее в Улан-Батор, что духовный глава Тибета Панчен-Богдо также обнаруживает оппозицию далай-ламе и что в связи с этим создаются исключительные возможности для установления самых тесных отношений как политических, так и культурных между СССР и Западным Тибетом через Южную Монголию.
Нага Навен указал, что политическую сторону этого вопроса он надеется осветить советскому правительству и Коминтерну через Чичерина. Далее Нага Навен сообщил мне ряд сведений о Шамбале как о хранилище опыта доисторической культуры и центре „Великого Братства Азии“, объединявшего теснейшим образом связанные между собой мистические течения Азии» [217].
Несмотря на глубокую озабоченность Москвы политической активностью Великобритании в Азии, в особенности ее экспансией в отношении Тибета, советские вожди не могли приветствовать сепаратизма Нага Навена, предпочитая в этой ситуации более решительное воздействие на колеблющегося Далай-ламу. С этой целью в августе 1923 г. политбюро, по предложению Г. В. Чичерина, отправило в Лхасу уже упоминавшуюся нами дипломатическую миссию во главе с бывшим коминтерновцем (незадолго до того перешедшим в восточный отдел НКИДа) С. С. Борисовым, который должен был предложить Далай-ламе советскую помощь в различных областях (прежде всего в военной) [218]. Таким образом, в то время как Барченко мирно беседовал с тибетским сановником (если тот действительно был тем, за кого себя выдавал), в дацанском общежитии на окраине Петрограда и в Москве полным ходом шла подготовка к отправке в Тибет, под видом буддийских паломников, группы советских эмиссаров, состоявшей в основном из лиц бурятско-калмыцкого происхождения. Поэтому Чичерин благоразумно уклонился от встречи с Нага Навеном, и последний спустя некоторое время выехал из России. А.А. Кондиайн об этом тибетце рассказывал следующее:
«В 1923–1925 гг. в Ленинграде в здании Тибетской миссии (в Новой деревне) проживал представитель центра Шамбала — некто Нага-Наван. Барченко имел с ним регулярные встречи в Тибетской миссии и у меня на квартире (Малая Посадская 9/2, кв. 49). Нага-Наван предпринял ряд поездок по Союзу и в 1925 г. уехал в Китай — выехал работать в китайскую армию в качестве инспектора по заданию Центра» [219].
(Складывается впечатление, что Нага Навен покинул Тибет из-за разногласий с Далай-ламой — так же, как это сделал в конце 1923 г. Панчен-лама, бежавший из своих владений на Юге Тибета в Китай и осевший в 1925 г. в Пекине.)
Еще одним «эмиссаром Шамбалы» в России был Хаян Хирва — личность довольно темная. Член ЦК МНРП, он занимал в Монголии весьма ответственный пост начальника Государственной внутренней охраны (ГВО) — монгольского аналога ГПУ. (Барченко, однако, в одном из писем Ф.Н. Петрову называет его «делегатом красных эсперантистов Монголии» и «сотрудником монгольского посольства», что, возможно, являлось официальной легендой монгольского чекиста.) Хаян Хирва, узнав от дацанских лам о том, что русский профессор «разрабатывает систему Дюнхор», явился на квартиру Кондиайнов в Петрограде. О себе заявил, что хотя сам не является авторитетом в этой системе, но имеет о ней конкретное представление. Впоследствии он неоднократно встречался с Барченко в Москве и там же установил связь с Нага Навеном [220].
В общежитии при буддийском храме летом 1923 г. проживало немало и других лиц, гораздо более сведущих в религиозно-философской системе Дюнхор, чем Нага Навен и Хаян-Хирва. Например, уже известный нам цанид-лама Агван Доржиев, глава тибетской миссии в СССР, и его заместители — бурятский лама Бадма-Намжил Очиров и калмыцкий монах, в прошлом личный секретарь Далай-ламы, Лувсан Шараб Тепкин (Тебкин). Оба они обучались в Лхасе около 12 лет и имели высшую ученую степень лхарамба, так же как и сам Доржиев. В Россию Очиров и Тепкин вернулись осенью 1922 г. вместе с экспедицией В.А. Хомутникова (отправленной, как мы помним, Наркоминделом совместно с Коминтерном в Тибет годом ранее для восстановления отношений с этой страной) и были зачислены Доржиевым в штат сотрудников тибетской миссии. Некоторое время Очиров и Тепкин преподавали в Петроградском институте живых восточных языков (ПИЖВЯ), а затем оба покинули город — Очиров в 1924 г. уехал в Монголию, а Тепкин год спустя в Калмыкию, после избрания его ламой калмыцкого народа — главой буддийской церкви в Калмыцком автономном округе [221]. Впрочем, на допросе в 1937-м, вспоминая о времени, проведенном в ламаистском дацане, Барченко назвал имена лишь двух лам, с которыми завязал «непосредственные отношения», — Агвана Доржиева и некоего Джигмита Доржи. Речь, возможно, идет о ламе Ацагатского дацана, буряте Джигме Доржи Бардуеве, также получившем высшее богословское образование в Лхасе. Этот лама вскоре снова отправился в Тибет, на этот раз в качестве переводчика и связного С.С. Борисова.
В том же самом доме при храме летом 1923 г. проживал с семьей известный монголист Б.Я. Владимирцов, также
