Сначала побеждало чувство отвращения. Даже не столько отвращения, сколько потеря интереса или первые ее признаки. Но потом, позже, когда мы как-то шли вместе в студенческий ресторан, я вдруг увидел ее в новом свете. Джинетта спросила меня, о чем я думаю, но я не смог ей этого объяснить, сказав только, что мое представление о ней меняется: кажется, что я завладел ею, но это не она, а только тень моего любовного желания. Однако я сознавал, что тело, отбрасывающее эту тень, находится рядом. И всегда будет рядом, мне же суждено всегда ловить только тень. Двое людей, как бы близки они ни были, знают лишь тени друг друга.
Я задавал себе вопрос, не жениться ли мне. Наше чувство не «grand amour»[153]. Сейчас это не более чем сильное увлечение. Но оно восхитительно взаимно, хотя меня страшит момент, когда я могу узнать, что меня любят: ведь я ее преподаватель и подданный страны, чей язык она изучает. Интересно, возможно ли любить другого человека так целомудренно, что внешность перестает иметь значение. Сомневаюсь. У любви должны быть корни. Я думаю о Джинетте, как если бы она сама думала о себе, — о ее некрасивости, недостатках, отдаленности от смутных идеалов, которые я ношу в себе. Вот в чем проблема — преодолеть, заполнить разрыв между идеалами и действительностью. Мои планы не так уж фантастичны (или мне так кажется). Возможно, литературный талант дарует мне блестящее будущее, в котором у меня будет такая же известная, красивая и умная жена. Не Джинетта. А может быть, следует брать то, что предлагает тебе жизнь? В какой-то момент оказываешься в месте, где нужно смириться с необходимостью вернуться назад. Вроде недосягаемого Эвереста. Так как часть пути к идеалам пройдена, надо спуститься как можно достойнее. И тут может подойти Дж. В литературе великими скалолазами были Малларме и Флобер — в своих высочайших устремлениях они похожи на Ирвина и Мэллори. Как быстро устаревают такие сравнения. Через сто лет на имена Ирвин и Мэллори придется давать сноску[154].
31 января
Первое напряжение в отношениях. (Эти вещи я изучаю с клинической точки зрения. Думаю, так буду поступать с каждой женщиной.) Как правило, Джинетта ест за другим столом и уходит раньше меня. Я подумал, что она, не дожидаясь, пока я закончу, пошла домой. Однако она направилась в «Кафе де ла Пэ». Я же пригласил туда на кофе другую девушку. Умненькую, из хорошей семьи, с необычными чертами круглого лица и великолепными густыми черными бровями. Мы сознательно сели за столик рядом с Дж., но она оставалась жутко мрачной и угрюмой — такой может быть только южанка. Я говорил с Мойрой (так зовут девушку с густыми бровями) по-английски, но Дж. не принимала участия в разговоре, и я ушел из кафе, не дожидаясь ее. Думаю, она расстроена больше меня.
Знакомство (через посредство Доминика и Андре) с безумным Маркизом — маркизом д’Абади. Это зрелый мужчина, лет шестидесяти, с тяжелым, полным высокомерия лицом — такое лицо требует парика, но здесь его заменила пышная грива седых волос. Этого богача, носящего известную аристократическую фамилию, хорошо здесь знают. В его жизни три интереса: коллекционирование птиц, особенно их помета, непристойных анекдотов и рекламных объявлений. Любопытное сочетание мальчишеских выходок и жестов в grande maniure[155]. Он то и дело упоминает в дневнике о своей коллекции летучих мышей — так мальчишка хвастается о найденных им птичьих яйцах. Маркиз хорошо одевается — он богатый человек. У него полные, чувственные губы, выражение лица порочное и нездоровое. Мы познакомились в «Кафе де ла Пэ», и он стал громко рассказывать нам непристойные анекдоты, им не было конца, и рассказывал он с автоматической горячностью экстраверта, смакующего скабрезности. Среди них были и анекдоты, направленные против англичан, ему хотелось подколоть меня. Один хуже другого. Вот например: «Англичанин решил искупаться. Разделся догола и вошел в воду. Тут пришли хорошенькие девушки и сели поблизости от одежды. Англичанин оказался в затруднительном положении, не зная, что прикрыть — зад или перед. В конце концов он нашел выход из положения. Поймал большую медузу, налепил ее на чресла и прошествовал мимо девушек. Одна из них повернулась к подруге со словами:
— Посмотри на этого мужчину! Какая очаровательная сексуальная фантазия!»
Этот анекдот еще из наименее отвратительных. Маркиз приехал в Пуатье, потому что тут живет его любовница. Свою нынешнюю сожительницу он описал как «delicieuse, eile est si charmante ä ma femme et mes enfants»[156]. Он пригласил нас приехать в четверг в его замок.
Первая размолвка набирает силу. Я ждал Джинетту после обеда. Мы пошли по освещенной стороне, что было символично. Молчали и ощущали некоторую неловкость. Думаю, она играла роль, хотя, возможно, действительно считала себя оскорбленной. К обеду я спустился в отличном настроении, теперь же пришел мой черед страдать. Я всячески старался ее задобрить, но меня ждал провал. Я держался неестественно, был подавлен и сердит. Сказал, что сожалею об инциденте в кафе. Она ответила, что не видит повода для сожалений: я могу встречаться с кем хочу. Типичное проявление недовольства. Она смотрела на меня с видимым отвращением и что-то напевала под нос, как делают люди, когда хотят показать, что им все безразлично. Я терпеливо, слишком терпеливо старался смягчить ее. Даже прибегал к психологическому давлению. Но она была как кремень. Мне казалось, что она наполовину играет, наполовину серьезна. Меня по-настоящему заинтриговало такое удивительное извращение наших отношений. Так бывает, когда два предмета невозможно приладить друг к другу, их соединяют, потом разъединяют, опять соединяют, прикладывая все большую силу. Это может привести к поломке.
Но в случае настоящей любви и т. д. Единственное утешение, что, думаю, она страдает не меньше меня, а может быть, и больше: ведь во мне сидит некая все регистрирующая машина, готовая принять любую боль ради обретения опыта и разнообразия информации. Мне приятно представлять, как Джинетта плачет, уткнувшись в подушку. В такой ситуации уместно проявить немного садизма. Смесь мазохизма и садизма — намеренное отчуждение, ожидание примирения.
Мы холодно пожали друг другу руки, она сказала:
— Тогда до понедельника.
Не будем видеться пять дней. Я уезжаю завтра, а она в пятницу едет домой. Зловещий знак. Мне кажется, она рада этой отсрочке. Ее пугает развитие наших отношений.
Даже сейчас, когда я пишу, мне все еще больно. Но в этом несчастье есть и своя сладость.
Я слишком много пишу. Как будто сам себя наказал.
1 февраля
