Увидев посетителей, директор радостно выскакивал из-за красного дерева письменного стола, обнимал за плечи, усаживал в кресло и распоряжался насчет кофе или ещё чего. Тут же театрально смотрел на часы и, соблазнительно улыбаясь, сообщал, что всё складывается на редкость удачно – сейчас пойдём обедать, а там заодно и поговорим…
Седовласый и моложавый, Макс Раллис одевался чрезвычайно элегантно, носил вместо галстука шикарный шейный платок и во все времена года был покрыт загаром. Он и был директором отдела исследования аудитории «Радио Свобода», крохотной и не известной никому конторы, на первый взгляд непонятно чем занимающейся.
Потом я ходил туда еженедельно два-три месяца подряд, получал от секретарши кассеты и шёл в соседнюю комнату с магнитофоном. Это были уже транслированные передачи «Радио Свобода» о жизни и событиях в Советском Союзе. На своё девственное советское ухо я должен был их прослушивать и не сходя с места заполнить анкету с краткой рецензией: компетентен ли автор, каков язык, было ли интересно, актуальна и доходчива ли передача, как воспримется советскими радиослушателями… Приглашались лишь свежеприехавшие из Союза. Считалось, что человек, поживший за границей более трёх месяцев, теряет восприимчивость к пропаганде. Платили весьма щедро…
Вика и Макс шли под ручку, не торопясь, болтая и смеясь, со стороны было приятно посмотреть – два дружка прогуливаются в свое удовольствие, на жизнь не жалуются.
Русский ресторан «Доминик» был далеко не всякому по карману. Даже днём здесь тихо наигрывал тапер-виртуоз, метрдотель знал посетителей по именам, а каждый столик обслуживали два официанта. Крахмальная салфетка была размером с банное полотенце, полагалось укрываться ею от пояса, включая колени. Боясь дать маху, я за столом точно повторял все жесты Макса, но всё же ухитрился перепутать ножи при вкушении исландской маринованной сельди. Подавали вкусные русские блюда, водка замораживалась до густоты желе, вместе с кофе предлагалась сигара. Некрасов водку не пил, а мы с Максом выпили по малюсенькому графинчику. На десерт гости пожелали фрукты, но Макс тихонечко растолковал, что в хорошем ресторане фруктов не подают, считается, это слишком простецки. Вика удивился, я же сделал вид, что это общеизвестная истина.
Естественно, это был деловой обед, поэтому заплатил Макс. А разговор крутился вокруг извечной темы – о всесилии КГБ.
Какое там всесилие, говорил Некрасов, наверняка у них такой же кавардак, как везде в Союзе. Всесилие заключается в колоссальном количестве осведомителей. Не каждый ведь найдёт смелость отказаться стучать.
– А потом, Советам не хочется казаться совсем уж варварской страной, лестно им показать, что и у них оппозиция зарождается, – сказал Макс.
…Некрасов вернулся от Раллиса воодушевлённым и деловитым – о Снегирёве будут передачи и по «Свободе», и по «Голосу Америки». Может, и в конгрессе запрос о нём сделают, так что не всё потеряно.
Позвонил и Андрею Седых, владельцу и главному редактору нью-йоркского «Нового русского слова». Обстоятельно рассказал о предстоящих бедах Гелия, попросил газетную огласку.
Тот твёрдо обещал.
В День Бастилии было напечатано новое письмо Гелия Снегирёва, «Обращение к президенту Картеру». А через несколько дней Некрасову передали «Письмо Брежневу». Стало абсолютно понятно, что Гелий погиб. Такие вещи не прощают.
В эти дни к Некрасову по делам зашла Татьяна Плющ. Заговорили о письмах. Что скажет она, умудрённая опытом жена диссидента? Она же знает диссидентскую психологию. Ну так что же Гелий делает, это же самоубийство? Смотри, Таня, что он пишет: «Вы лишили моих соотечественников-украинцев национального достоинства, вы добились от нас того, что мы боимся и не хотим называться украинцами».
Это бывает с людьми, ответила печально Таня, когда над ними глумятся, уверяют, что у них мания реформаторства. Вот они от отчаяния и решаются на крайнее. Таких нельзя остановить, они закрыли глаза и так пойдут до конца…
Гелия арестовали через два месяца. После ночного обыска, сообщила по телефону его вторая жена, Галина Анатольевна. В «Монде» статья – «Украинский писатель Снегирёв арестован». Некрасов потом ещё трижды писал в этой газете большие статьи в защиту Гелия, неизвестно на что надеясь…
Газеты бессильно оповещали:
«Гелий Снегирёв почти ослеп – кровоизлияние в оба глаза…»
«В результате истязаний и насилия Гелия Снегирёва разбил паралич…»
«Он умер 28 декабря 1978 г. в киевской больнице, где находился под наблюдением КГБ. Жене сообщили, что он умер от рака. Ему был 51 год».
«Умер мученик КГБ Гелий Снегирёв».
«Скончался Гелий Снегирёв. КГБ замучил украинского писателя-диссидента».
«Его друг Виктор Некрасов ранее уже не раз писал в “Монде” об этом отважном и отчаявшемся человеке».
И в конце концов – извещение в нью-йоркском «Новом русском слове»:
В храме Христа Спасителя
будет отслужена панихида по замученному и убиенному
Гелию Ивановичу СНЕГИРЁВУ,
украинскому писателю, борцу за права человека в СССР,
горячо верующему православному гражданину,
скончавшемуся в Киеве в декабре 1978 г.
Ах, утону я в Западной Двине…
Известнейший во всех волнах эмиграции журналистский лис и волк Яков Моисеевич Цвибак, для удобства называвший себя Андреем Седых, питал к Некрасову слабость. И Некрасов тоже любил его. Они и переписывались, и перезванивались, и встречались частенько в Америке. Приехав в Париж с приватным, как он сказал, визитом, Андрей Седых зашёл к нам на Пасху в 1979 году. Выкушал кулич, рассказал о своей парижской жизни в пору, когда он был просто репортёром Яковом Цвибаком. Скромно сунул Вике какие-то гонорарные деньги и подарил свою книгу «Далёкие близкие»: «Дорогому Виктору Платоновичу Некрасову от друга и почитателя».
Во все годы эмиграции Седых безотказно печатал статьи и рассказы Некрасова и обязательно платил гонорары. Деньги небольшие, но без задержки. Старый литератор, хлебнувший и вкусивший горести и отрады первой эмиграции, он, как никто, понимал, сколь кстати приходятся несколько попутных долларов. А для души еженедельно высылал из Нью-Йорка бандероли с последними номерами «Нового русского слова», чем очень ублажал своего друга.
В начале восьмидесятых Некрасов начал регулярно писать передачи для «Радио Свобода». Многие из них, слегка переработав, посылал в «Новое русское слово», в очередной номер. Особенно ему хотелось, чтобы публиковались материалы об оставшихся в Союзе друзьях, то ли о тех, кто притеснялся, то ли по случаю какой-то их даты, то ли чтобы просто рассказать о них.
После многих лет взаимного благоволения между парижской «Русской мыслью» и Некрасовым начал возникать некий напряг. Когда в газете царила княгиня Зинаида Алексеевна Шаховская, всё было проще, Некрасова без разговоров печатали.
