Дело даже не в том, что по репутации предприятия был нанесен серьезный удар. Доброе имя фирмы еще можно было восстановить.
Наиболее тяжелым последствием Морозовской стачки для Тимофея Саввича, а равно и для его сына, стал моральный ущерб. Вся его тяжесть обрушилась на плечи коммерсанта через год с небольшим после январских событий 1885-го и стала для него неприятной неожиданностью.
Над активными участниками Морозовской стачки во Владимирском окружном суде состоялось два судебных процесса. Один из них прошел в феврале, другой — в мае 1886 года. Большую роль в деле сыграл суд присяжных, введенный в результате Судебной реформы 1863–1864 годов. Дело в том, что февральский процесс 1886 года, вынесший обвинительный приговор нескольким наиболее активным участникам стачки, проходил без участия присяжных. Владимирский окружной прокурор, следивший за строгим соблюдением законодательства, заявил протест. Второй процесс над рабочими уже проходил в присутствии присяжных заседателей. Он продолжался с 23 по 27 мая 1886 года и, в отличие от первого, получил широкую огласку. Во многом — благодаря тому, что дело обернулось не в пользу Тимофея Саввича.
Суду присяжных были переданы «рабочие в числе 33-х человек, содержавшихся под стражею, и 72 человек, находящихся на свободе, под надзором полиции». В их число входили зачинщики стачки — П. А. Моисеенко и В. С. Волков. Все они были привлечены «по обвинению в подстрекательстве к буйству толпы, в нападении на военный караул и в погроме фабрики Тимофея Морозова». Рабочих защищали крупнейший судебный оратор того времени, «московский златоуст» Ф. Н. Плевако, а также его ученик, адвокат Н. П. Шубинский. Плевако славился не только склонностью к виртуозной импровизации, но и своей необъективностью: вместо строгой апелляции к фактам он нередко играл на чувствах присяжных. Так, уже позже, участвуя в процессах о фабричных беспорядках, адвокат старался вызвать у присяжных сострадание к несчастным рабочим, «…обессиленным физическим трудом, с обмершими от бездействия духовными силами, в противоположность нам, баловням судьбы, воспитываемым с пеленок в понятии добра и в полном достатке». Дело о Морозовской стачке не стало исключением в карьере адвоката. Его горячие речи в защиту рабочих возымели свое действие.
Неожиданно для самого себя Тимофей Саввич обнаружил, что роли в судебном театре поменялись. Теперь уже рабочие стали стороной обвинения, а сам он оказался обвиняемым. Вот как много лет спустя описывал происходящее его сын: «Старик испугался. До тех пор в России настоящих стачек не бывало. А тут еще суд нарядили. Судили, конечно, не отца, а забастовщиков, но адвокаты так ловко дело повернули, что настоящим-то подсудимым оказался отец. Вызвали его давать показания. Зала полнешенька народу. В бинокли на него смотрят, как в цирке… Кричат: «Изверг!», «Кровосос!» Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете — и затылком об пол. И, как нарочно, перед самой скамьей подсудимых!.. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание».[136]
Защита проигнорировала все доводы обвинителей. Она не обратила внимания на результаты расследования, проведенного судебным следователем П. Боскаревым. Она сознательно искажала показания Т. С. Морозова и условия быта рабочих; так, Ф. Н. Плевако утверждал: «Фабричная администрация, вопреки общему закону и условиям, не отапливает заведения, — рабочие стоят у станка при 10–15 градусах холода. Вправе они уйти, отказаться от работы при наличности беззаконных действий хозяина или должны замерзнуть геройской смертью, буде не переживут срока договора?» Однако на сегодняшний день в руках исследователей имеются памятные книги распоряжений Товарищества Никольской мануфактуры. Согласно этим документам, Тимофей Саввич «строго следил за температурно-влажностным режимом и не разрешал допускать колебаний температуры, нарушающих диапазон 20–22°», так как это негативно сказывалось на качестве получаемого товара. «При 10–15° выше нуля работы производить бессмысленно, поскольку нить будет постоянно обрываться, и более или менее качественную пряжу или ткань получить не удастся».[137] Помимо искажения фактов адвокаты умудрялись «…отрицать очевидное: разрушения, грабеж и истребление имущества, мотивируя это тем, что потолки, полы и стены домов остались на месте. В связи с этим в следственных протоколах появился горький вопрос: «А мог ли бы жить защитник в таком здании, в котором выбиты стекла, выбиты рамы и сбиты с петель двери, да еще зимой?».[138]
Присяжные, на разрешение которых суд поставил 101 вопрос о виновности подсудимых, ответили на все вопросы отрицательно; таким образом, обвиняемым был вынесен оправдательный вердикт. «Вышел суд, все стремительно направились в залу суда. Тут удалось услышать явственно слова господина] председателя суда: «Нет, не виновны, действовали в свою защиту». Исключением стали лишь «вожди» стачки — получив на предыдущем, февральском процессе обвинительный приговор, теперь они не могли быть оправданы, поэтому их сослали в северные губернии.
Таким образом, из 105 обвиненных в беспорядках буянов наказание понесли только трое. Остальные — 102 человека — оказались оправданы и отпущены на свободу. Единственным же виновником стачки в конечном итоге оказался… Тимофей Саввич Морозов.
Такое решение суда стало настоящей сенсацией. Правительство не на шутку встревожилось, осознав, какие последствия оно может за собою повлечь. Именно рабочие впоследствии станут удобным орудием, при помощи которого будет разрушено здание Российской империи. Более мобильное, более агрессивное, привыкшее к сплоченным действиям и лучше поддающееся агитации, чем раскиданное по всей стране, привязанное к земле крестьянство. Вскоре после окончания майского процесса «последовало высочайшее повеление, чтобы дела о беспорядках рабочих на фабриках в окружных судах производились без участия присяжных». Однако это распоряжение опоздало. Опасный прецедент уже был создан. В донесении от 6 июня 1886 года Н. И. Воронов писал о «бессмысленном и безобразнейшем» оправдательном вердикте: это «…событие встревожило власти, которые менее всего ожидали такого исхода дел, на фабрикантов навело панику и озадачило их, но на фабричных рабочих, и в особенности же на вожаков стачек и руководителей всяких беспорядков оно произвело торжество, дав вместе надежду, что и в будущем их незаконные действия останутся безнаказанными». Впоследствии опасения жандармского полковника получат подтверждение делом. Стачки рабочих, в том числе организованные извне, станут привычным явлением российской жизни, а от стачек недалеко и до демонстраций…
