Итак, план был одобрен, правда, с оговорками. Временное правительство не санкционировало взрыв цитадели — не только потому, что он был труден для выполнения, но и потому, что пожар порохового погреба мог вызвать значительные разрушения в самой Варшаве.
При ближайшем свидании Пеля передала Ярославу револьвер и карту варшавских окрестностей. Было также от имени Временного правительства обещано, что неподалеку от города, возле Маримонта, Домбровского будет ждать карета. Что касается повстанческого отряда, то, как заверили Домбровского, отряд «Варшавские ребята» под командой капитана Ремишевского в Бабицком лесу будет готов помочь Домбровскому и его товарищам.
Посреди ночи в квартире доктора Боркевича раздался звонок. Доктор еще не спал, он работал в своем кабинете. Несмотря на тревожные события, волновавшие Польшу, доктор Боркевич продолжал трудиться над своей диссертацией «О патологии грудино-ключично-сосковой мышцы в связи с возрастными изменениями». По всей стране бушевало восстание, лучшие люди Польши и России поднялись на борьбу с царизмом, военно-полевые суды выносили жестокие приговоры, в цитадели томились польские революционеры, варшавская ночь то и дело оглашалась выстрелами. А тут, в кабинете, было тихо и мирно. Доктор Боркевич увлеченно скрипел пером.
Не спала и пани Боркевич, томимая бессонницей и беспокойными мыслями о сыне. Правда, мальчик сейчас здесь, он спит в своей комнате богатырским сном, сном юности. Но целыми днями он пропадает бог весть где, связался с этими неистовыми ребятами из подполья… Не то чтобы пани Боркевич была против патриотов. Боже сохрани! Разве доктор Боркевич не сделал несколько крупных взносов в фонд освобождения Польши! И готов сделать еще, но только деньгами, а не сыном, единственным нашим мальчиком, золотоволосым Мареком, таким еще ребенком в свои восемнадцать лет!
И вот этот звонок в ночи… Коротенький, словно бы робкий… Конечно, бывало, что доктора Боркевича вызывали к больному и посреди ночи. Но тогда звонок был настойчивый, требовательный.
Супруги Боркевич одновременно оказались у дверей. Доктор, раздосадованный тем, что его оторвали от любимой работы, спросил сердито:
— Кто там?
Тихий, как бы извиняющийся голос из-за двери:
— Это я… Щепан…
— Какой еще Щепан?
— Щепан Михалюк… Товарищ Марека… Пожалуйста, откройте, очень нужно!
Доктор переглянулся с женой и открыл все четыре засова.
— Слушайте, молодой человек… — начал доктор, когда Щепан вошел в прихожую, взволнованно сминая в руках свою шапку.
Но, к удивлению Боркевичей, Щепан, всегда такой робкий и конфузливый, не отвечая им, прошел прямо в комнату Марека.
Здесь он растолкал его и, когда Марек наконец открыл глаза, удивленно тараща их на Щепана и еще не зная, видит ли все во сне или наяву, проговорил задыхающимся шепотом:
— Марек, собирайся! Приказ капитана! Начинается дело…
Получив распоряжение Временного правительства — «Жонда», как все его называли в Польше, капитан Валерий Ремишевский начал отправлять «Варшавских ребят» то в одиночку, то мелкими партиями к Бабицкому лесу. Но через некоторое время пришлось это прекратить. По-видимому, царская полиция что-то разнюхала. То ли ей бросилось в глаза оживленное движение молодежи из Варшавы. То ли из цитадели просочились какие-то смутные сведения о намерениях Домбровского. Во всяком случае, бдительность полиции возросла как внутри города, так и снаружи. Варшава была окружена плотным кольцом казацких патрулей. Выход из города стал не только опасным, но и просто невозможным.
Капитан Ремишевский успел к этому времени сосредоточить в Бабицком лесу не более трети своего отряда. А между тем близилась всенощная — ночь восстания в цитадели. Следовало принять срочные меры. Капитан Ремишевский доложил о своих затруднениях Временному правительству. И оно нашло выход из положения. Обратились к железнодорожникам. Рабочие Варшавско-Венской дороги охотно пошли навстречу революционерам. С их помощью большая часть отряда погрузилась тайком от полиции в товарные вагоны. Их опечатали и запломбировали. «Варшавские ребята» благополучно проехали сквозь казацкое кольцо, высадились на ближайшей станции и отсюда пешим ходом пробрались на сборный пункт в Бабицком лесу. Вся эта операция была проведена в два дня так осторожно и ловко, что полиция о ней и не подозревала.
Таким образом, все для осуществления плана Домбровского было подготовлено. И тем не менее цитадель не восстала. Домбровский и Шварце при всем их революционном пыле и заразительном красноречии не сумели склонить польских узников к восстанию. Согласились лишь несколько человек. Остальные побоялись. А с ничтожной кучкой людей нечего было и думать о том, чтобы предпринять столь опасное, отчаянно трудное предприятие. Домбровский со скорбью и бессильным гневом вынужден был отказаться от него. Однако слишком много народу было в него посвящено. Слухи глухие, неясные, но оттого тем более волнующие, — не то о замыслах Домбровского, не то о сосредоточении повстанцев у Бабицкого леса — побудили царские власти к быстрым и решительным действиям.
На второй день пасхи, тринадцатого апреля, Волынский гвардейский полк, расположенный в Варшаве, устроил в своих казармах бал. Мажорные громы духового оркестра, вылетавшие из окон, топот пляшущих ног, звон бокалов, песни, шумные здравицы звучали трагическим контрастом на фоне угрюмого молчания всей Варшавы.
В полночь командир полка генерал Крюденер, не прерывая праздника, отозвал в сторону нескольких офицеров и шепотом сообщил им приказ: «Незамедлительно первой и второй ротам выступить в направлении к деревне Окаленя и войти в Бабицкий лес, где, по поступившим сведениям, сосредоточилась крупная банда повстанцев. Совместно с пехотой будут действовать эскадрон Гродненского лейб-гвардии гусарского полка и сотня Донского казачьего полка. Командовать группой буду я…»
В половине третьего ночи на варшавских улицах послышался дробный топот и отрывистые слова команды: группа генерала Крюденера общим числом до пятисот штыков и сабель двинулась в поисках «Варшавских ребят».
Ночь была очень темная. Звезд за низкими тучами не было видно. Когда городские дома остались позади и открылись широкие безлесные пространства, люди отряда увидели, что впереди на горизонте вспыхивают огни. Солдатами овладело тревожное беспокойство. Оно усилилось, когда заметили, что такие же огни мелькают и позади, в стороне Варшавы, оставшейся в тылу. Воображение генерала Крюденера разыгралось.
