Воспоминания об этом эпизоде слегка развеселили Вельта, представившего, как драпают по пескам взрослые, обременённые животиками, мужики со скоростью, которой позавидовали бы профессиональные спортсмены.
«Разнесёт старт. Это задержка месяца на полтора. Если отправить ракету на переделку, это тоже задержка месяца на полтора. Но ведь вина не нашей «фирмы», это вина завода. Не очень красиво, что приходится не представителям завода, чья вина, а ему, представителю ОКБ, решать вопрос о разрешении пуска ракеты. Но перед отъездом, — вспомнил Вельт, — Валентин Петрович сказал: «Конечно, не наша вина. Но дело-то общее. Поезжайте, решите честно, как того требует дело. Как решите, так и будет».
Но если пуск будет аварийным, то все сразу же забудут, что виноват завод, а не мы. И это не помешает им всех собак повесить на нас».
Время, отпущенное для принятия решения, заканчивалось.
«Так что же будет, если взрыв ракеты разрушит старт? Он, Георгий Александрович Вельт, лучший специалист страны по турбонасосным агрегатам, будет обвинён в непрофессионализме, а ОКБ в том, что разрабатывает плохие конструкции.
А если он не подпишет «бумагу», и старт не состоится? Он, Георгий Александрович Вельт будет обвинён в непрофессионализме и неспособности принимать ответственные решения. А ОКБ — в том, что оно разрабатывает такие конструкции, которые не в состоянии качественно сделать даже такой завод, как Южмаш».
Вельт взял проект «Технического решения». Простая, казалось бы, бумага, а какой взрывной силой обладает! Силой совсем не технического содержания.
«Интересно, а в Америке ставят человека перед выбором в такой ситуации? А, да что там Америка? Не в Америке живём!» — решился Вельт и поставил свою подпись и число, когда он это сделал.
Он молча покинул комнату и пошёл по коридору к лестнице, ведущей в монтажно-испытательный зал.
Испытатели, подождав, пока он повернёт из коридора на лестницу, вбежали в комнату. На столе лежали несколько экземпляров «Технического решения» с аккуратной подписью Георгия Александровича Вельта.
Через два дня состоялся пуск. Ракета успешно выполнила поставленную задачу, открыв путь к началу испытаний из шахты.
— Вот она, Германия! — тихо промолвил второй пилот вертолёта Ми-6 Юрий Николаевич Петра.
Далеко впереди из зелено-голубой бесконечности появлялись бледно-бежевые пятна городов, темные массивы перелесков, а под вертолётом празднично серели ленты автобанов с ярко очерченными полосами дорожной разметки.
— Не понял, что ты сказал? — переспросил командир экипажа Юрий Александрович Гарнеев.
Петра понял, что когда произносил эту невольно вырвавшуюся фразу, то его большой палец заученно нажал кнопку переговорного устройства.
— Говорю, вот она, Германия! — громче повторил Петра. — Давно хотелось посмотреть на страну, сыгравшую роковую роль в моей жизни.
И задумчиво добавил:
— Да, пожалуй, и не только в моей.
Кабина вертолёта плавно покачивалась в такт вращению лопастей несущего винта, набегающих на встречный поток воздуха.
Несмотря на шум воздуха, отбрасываемого вниз лопастями несущего винта, на пронзительную какофонию звуков, издаваемых великим множеством вращающихся деталей двигателей и редукторов, во время длительных перелётов это действовало, как усыпляющий гипноз. Поэтому, отдельные фразы помогали пилотам отгонять сонливость.
— А сколько тебе было лет, когда началась война? — спросил Гарнеев.
— Да ещё и четырёх не было.
— Неужели ты что-нибудь помнишь из той поры? — засомневался Гарнеев.
Герой Советского Союза Гарнеев был намного старше Петры. Он был из той группы лётчиков-испытателей, в которую входили Галлай, Гринчик, Кудрин, Рыбко, Супрун, Васильченко и многие, многие другие, создавшие славу советской авиации своим трудом, мужеством и высоким профессионализмом.
Петра же всего месяц тому назад окончил школу лётчиков-испытателей, где его инструктором был Гарнеев. В процессе обучения Петра грамотно выходил из ситуаций, создаваемых в тренировочных полётах вводными Гарнеева и за высокий профессионализм и спокойный, открытый и рассудительный характер, полное отсутствие склонности к интригам, был отобран Гарнеевым для полёта на Парижский авиасалон 1967 года в качестве второго пилота.
— Да, учителя были хорошие, не приведи Господь, — ответил Петра. — Ты видел в кадрах военной кинохроники глаза детей, снятых во время бомбёжки? Разве можно такое сыграть в кино? Даже не представляю, как остался в живых и не покалечился, а то разве я сидел бы теперь в правом кресле?
То далёкое солнечное утро летнего дня могло бы быть радостным. Но война привнесла в краски дня такую настороженность, что и на солнце, и на редкие деревья, и на одноэтажные дома посёлка будто набросили пелену и они стали существовать отдельно, а люди со страданиями, перед которыми померк белый свет — отдельно.
— Давай, внучёк, на мельницу сходим, давай ручонку, — это говорила бабушка.
Здание мельницы стояло у перекрёстка двух главных улиц небольшого шахтёрского посёлка на Донбассе. С началом войны продукты в магазинах исчезли, и жители посёлка могли сдать на мельницу добытое неведомыми путями зерно, кто полпуда, а кто пару килограммов, и получить взамен соответствующее количество муки.
Бабушка и Юрик стали в длинную очередь под высокой бетонной стеной мельницы. Стена поразила Юрика тем, что в ней не было ни одного окна, и Юрику это казалось очень странным. Взрослые стояли в очереди плотно, прислонившись к стене, а дети находились рядом, вне очереди, и солнце слепило Юрику глаза и мешало разглядывать стену.
Поэтому, оглянувшись на звуки моторов, доносившиеся сзади, он не сразу увидел стайку серо-черных самолетов, Они летели низко, чуть выше крыш, над той улицей, что шла с запада на восток, и были видны блики на остеклении кабин. Некоторые самолёты на мгновение взмывали в местных потоках воздуха, но лётчики чётко держали строй.
— Пойдём отсюда, внучек, — сказала бабушка и потащила Юрика за руку выходу за ограду.
— Да чего нам бояться, что мы — армия, что ли? — заговорили в очереди. — В поселке ни одного солдата нет. Только в школе раненые. Что, немцы дураки?
— Пойдем, внучек, быстрее, — торопила бабушка.
Юрик увидел, что скрывшиеся за деревьями самолёты вдруг появились на большой высоте и теперь летели цепочкой на значительном расстоянии друг от друга. И когда передний самолёт вдруг, словно натолкнувшись на невидимую преграду, понёсся вниз, бабушка обречённо сказала:
