Анатолий побывал прежде всего у Ивана Алексеевича, пил чай с брусничным вареньем, уничтожил порядочно пельменей и пирогов. Иван Алексеевич откровенно любовался своим бывшим учеником, расспрашивал его о летной учебе, как Анатолий научился прыгать с парашютом. Серов охотно рассказал о своем первом прыжке.
- По правде сказать, Иван Алексеевич, особенно я не испытывал любви к парашютам и даже считал, что хорошему летчику парашют никогда не понадобится. Опытный летун все учитывает перед полетом, и у него не должно быть аварий. Разбиваются, думал я, одни дураки.
- Это ты зря, - нахмурился Кучин. - И на старуху бывает проруха. Всякое может случиться. Дурак тот летчик, кто не умеет прыгнуть с парашютом. И ежели ты...
- Тут я кой-чего не учел, конечно. Потом сообразил. Парашютные прыжки обязательны для летчиков. И вот подняли нас, группу парашютистов-любителей, - как мы в шутку называли себя, на "ТБ-3", то есть на тяжелом бомбардировщике. Идем первый круг, второй... Командир экипажа, летчик, поднимает руку: выходи. Выхожу на крыло. Глянул вниз, господи, земля-то как далеко!..
Иван Алексеевич усмехнулся:
- А из кабины летчика она поближе, что ли?
- Так ведь тут - прыгать! Разглядел аэродром, замечаю движущиеся точки - люди. Небось, смотрят, как я справлюсь. А мне вдруг ужасно расхотелось прыгать. Вернуться в кабину, что ли? Ведь за это ничего не будет. Насильно не вытолкнут. Командир делает пальцем знак: давай прыгай, брат. Сзади уже выходят на крыло другие... Эх, думаю, не прыгну, так они, черти, проходу не дадут, засмеют. Меня как обожгло. Согнул колени и - долой с крыла. Камнем валюсь куда-то в пропасть. Но сознание работает, держу руку на кольце. Дернул не сразу, а когда удалился от самолета - это чтобы парашют, раскрываясь, не зацепился за машину. Меня как дернет кверху! Потом - в сторону... Нет, раскрылся-таки. Плавно пошел. Я осматриваться стал. Самолет недалеко, оттуда наблюдают за мной. А земля все ближе. Почувствовал себя совсем хорошо, даже запел, ей-богу...
- Не про Чапая ли?
- Про него...
Кучин положил руку на плечо Толи, тихо улыбнувшись ему. Сердце сильней стучало. Мысленно он был вместе с ним и пел ту же песню.
- Хорошо летел, а скажи, как сел?..
- Приземлился я не так уж удачно. Меня отнесло в сторону, прямо на телеграфные провода. Начал подскальзывать, регулирую натяжение строп. Прошел столбы и... упал на рельсы! Не догадался ноги поджать, здорово ушибся, не могу подняться. Слышу - поезд идет. Поднял голову, смотрю, состав мчится на меня.
- Ах ты!..
- Обидно! Сам ведь варил сталь на эти рельсы, а теперь погибать на них?!
Кучин отодвинулся вместе со стулом, нахмурив брови.
Анатолий вскочил и, увлекшись рассказом, жестикулируя, продолжал:
- Все силы собрал, перевернулся, перекинул себя на ту сторону насыпи, покатился под откос как раз, когда поезд прошел мимо меня. Я аж кулаком ему погрозил. Вот как вы сейчас.
Оба рассмеялись. Иван Алексеевич перевел дух.
- Больше не прыгал, небось?
- Прыгал. Освоил это дело, как, помните, научился летку закрывать в мартене? Натренировался.
Кучин оглядел своего любимого подручного, потом вместе с ним отправился на собрание молодежи. Ему хотелось всюду присутствовать при том, как встречают Анатолия. Правда, и Константин Терентьевич почти не расставался с сыном. Он и гордился им, и постоянно чувствовал тревогу за него - ведь он был самым лучшим, самым красивым его ребенком!
Заводская молодежь потащила Серова в аэроклуб. Он посмотрел полеты, сам слетал. Провел разбор занятий, рассказал о своей жизни, дал немало дельных советов будущим летчикам Осоавиахима. Говорили о первых Героях Советского Союза, о Каманине и Водопьянове - дальневосточниках, участниках спасения челюскинцев. Кто-то спросил:
- А когда вы станете Героем Советского Союза? Все рассмеялись, но Кучин строго посмотрел на молодежь и воззрился на Анатолия, требуя ответа.
Анатолий, улыбаясь, сказал:
- Да когда приведется. Про то, что уже сейчас делают наши военные летчики, не все можно напечатать. Со временем народ узнает о них. Каманин, например, был у нас, так сказать, обыкновенным летчиком, командиром отряда. Таких "обыкновенных" наша дальневосточная военная авиация может представить немало... когда понадобится. Могу заверить, мы не подкачаем.
И снова прощание, снова теплые объятия матери, ободряющая улыбка ей все будет отлично, мамашенька.
- Что ж ты невесту не выбрал у нас, в Надеждинске?
- Мамочка, да ведь отпуск на целый месяц. А найти невесту не так просто. Моя невеста будет лучше всех. Королева!
- Все шутишь!
* * *
В Москве Серов прожил месяц с 4 апреля по 4 мая 1935 года. Добился разрешения бывать на московских аэродромах, знакомиться с самолетами новых выпусков. Но, как отпускнику, летать здесь не разрешали, чем он был по-настоящему огорчен. Во время первомайского парада Анатолий влез на крышу дома и наблюдал воздушный парад, полет истребителей. С грозным ревом промчались над его головой быстрые "И-5", его родные истребители, и новые, тупоносые машины, рокот которых казался ему сладкой музыкой, а скорость сказочной.
- Мне бы полетать на таких! Я бы показал не только полет по прямой. Покрутился бы!
Уезжая из Москвы, Анатолий обещал друзьям готовиться к поступлению в Военно-воздушную академию.
Академия. Летчик-испытатель
По возвращении на Дальний Восток Серов не сразу начал готовиться в академию, так как неожиданно он был назначен командиром отряда. Работы прибавилось. Подчиненными оказались опытные летчики, "старички", как их любя называли. Завоевать у них авторитет было нелегко. Анатолий это хорошо понимал.
Друзья часто писали ему и спрашивали о подготовке к вступлению в Военно-воздушную академию. Они деятельно хлопотали за него и добились успеха. Все зависело как будто от него самого. Он сомневался, что его отпустят из авиабригады. Анатолий писал друзьям:
"Вот я снова в своем "логовище". Усиленно принялся за подготовку в академию. Не знаю, что из этого выйдет. Меня же отсюда не выпустят, по-моему, только чудом можно вырваться отсюда. Подал рапорт командованию части, но не отвечают. Но будем надеяться на лучшее. Я буду учиться".
В июне, получив весточку из Москвы, что он и Сидоров включены в список будущих слушателей академии, Серов писал:
"...Я начал готовиться в академию. Наше общее желание сильно подстегивало меня. Все бы было хорошо, если бы не это столь неожиданное продвижение меня по службе... Для того чтобы подготовиться в академию по программе 1933 г., мне нужно не менее 500 часов свободного времени. Этого времени у меня сейчас нет. Т. Лапин{2}, назначая меня на должность командира п/о (подразделения. - З. Ч.), был предупрежден т. Харитоновым (командиром эскадрильи. - З. Ч.) о моем желании учиться в академии, на что он ему ответил: "Пусть поработает на новой работе, справится с нею, добьется хороших результатов, и тогда я ему обещаю в 1936 г. отправить его учиться в академию". Ему нельзя не верить. Этот человек не бросает слова на ветер. Из сказанного им уже сделаны выводы. Меня зачислили кандидатом (официально) для поступления в академию им. Жуковского на 1936 г. Парторганизация имеет задание от политотдела обеспечить мне подготовку к учебе. Вот обстановка, в условиях которой я был вынужден выполнить волю т. Лапина. Ведь размах же моей настоящей работы больше прежней в 5 раз. Нужно справиться с ней во что бы то ни стало, и справиться так, как я справлялся с прежней. Я никогда не был в хвосте по работе и думаю, что и на сей раз я не окажусь в хвосте! Правда, приходится бросать свое личное время на это, но ведь это только вначале, пока я не освоюсь как следует с новым положением. Мне сейчас приходится очень туго: мешает в работе моя молодость (ведь командовать приходится "стариками"!). Но партия поставила меня на эту работу и требует, чтобы я справился с нею лучше, чем те, кто работал до меня. Я обязан выполнить это требование как коммунист, и я выполню, обязательно выполню ее поручение. Награда же за это меня ждет известная: поеду учиться с громадным опытом практической работы опять же по заданию партии, для которой быть полезным - это вся моя жизнь".
