Наиболее негативное мнение у него сложилось относительно американской прессы, основным свойством которой он считал «вульгарность»70. Годы спустя он выразит свое отношение к бумажным СМИ США в емком афоризме: «Америка – туалетная бумага: слишком тонкая, а газеты – слишком толстые»71.
Не понравилась выпускнику Сандхёрста и военная академия Вест-Поинт. Вернее, принятые в этом учебном заведении порядки – запрет на курение, а также на личные деньги. Своему брату он писал, что курсанты Вест-Поинта «имеют еще меньше свободы, чем ученик любой частной школы в нашей стране». Черчилль считал, что столь строгая дисциплина не даст ничего хорошего. «Я нахожу подобное положение вещей позорным. Молодые люди 24–25 лет, которым в такой степени ограничивают свободу, никогда не станут ни достойными гражданами, ни превосходными военными»72.
Своя точка зрения у него сформировалась и по отношению к американскому обществу, в котором «первоклассные люди живут в загородных домах, а менее яркие представители нации работают в правительстве», а также к обычным американцам и их стране: «Дорогой Джек, в Америке практичность ставится во главе угла, заменяя романтику и внешнюю привлекательность. Они больше напоминают огромного здоровяка, презирающего твои сокровенные чувства, возраст и традиции, но при этом с таким непосредственным добродушием решают свои дела, что им могут позавидовать более старые нации»73. Впоследствии Черчилль изменит свое мнение относительно «непосредственного добродушия».
Проведя в Нью-Йорке на три дня больше, чем планировалось, Черчилль и Барнс отбыли на поезде в Ки-Вест (штат Флорида), где пересели на пароход «Оливетта» и направились в сторону Гаваны. Ранним утром 20 ноября Уинстон увидел, как на фоне темно-синего горизонта прорисовываются берега Кубы. «Мне почудилось, что я плыву с капитаном Сильвером и впервые вижу Остров сокровищ, – описывал он свои ощущения. – Здесь вершились настоящие дела. Здесь творилась история. Здесь что угодно может происходить. Здесь, конечно, что-то произойдет»74.
Обязательно! Там где находился Черчилль, всегда что-то происходило. А как еще могло быть с человеком, который жил, руководствуясь следующим девизом: «Я люблю, когда что-то случается, а когда ничего не случается, я провоцирую события»75. Именно «провоцированием событий» он и занялся на Кубе.
Не найдя маршала Кампоса в Гаване, искатели приключений отправились в Санта-Клару. Главнокомандующий встретил гостей «любезно», передав их одному из штабных офицеров Хуану О’Доннеллу. Тот посоветовал Черчиллю и Барнсу присоединиться к передвижной войсковой колонне, одна из которых, под командованием генерал-майора[34] Альваро Суареса Вальдеса (1841–1917), как раз покинула Санта-Клару и направилась к городку Санкти-Спиритус. На вопрос, где сконцентрированы основные силы неприятеля, О’Доннелл ответил: «Везде и нигде». Поэтому, если новобранцы хотят соединиться с войсками Вальдеса, им придется выбрать безопасный, но в три с половиной раза более длинный маршрут: бронепоездом добраться до Сьенфуэгоса, затем морем до Туны де Зары, откуда снова на бронепоезде до Санкти-Спиритуса76.
В поездке на Кубу проявилось много качеств, которые впоследствии станут отличительными чертами британского политика. Одно из них – составлять мнение о происходящем не на основе слухов и оценок других участников, а самому увидеть все собственными глазами77. Поэтому Уинстон с радостью ухватился за предложение О’Доннела, прибыв в Санкти-Спиритус 23 ноября. Это место, несмотря на свое название (с испанского Санкти-Спиритус переводится как Святой Дух), оказалось «скверным и нездоровым», частыми гостями в нем были оспа и лихорадка78. Присоединившись к Вальдесу, Черчилль и Барнс направились в глубь страны, в деревню Арройо Бланко. Достигнув деревни, они остановились в ней на пару дней.
На календаре было 29 ноября, уже почти неделю Черчилль бродил по окрестностям в поисках повстанцев. И пока без результата. «Разумно ли срываться за тысячи миль с тощим карманом, чтобы вставать в четыре утра, надеясь в компании совершенно незнакомых людей попасть в переделку?» – спрашивал себя потомок Мальборо. И сам же отвечал: разумно79. Боевой опыт стоил для него гораздо больше, чем даже самые неприятные бытовые неурядицы. В своих упорных поисках приключений Уинстон чем-то напоминал героя музыкальной драмы Рихарда Вагнера «Зигфрид». Только если тот искал возможности испытать страх, Черчилль стремился оказаться в бою.
Судьба преподнесет Уинстону долгожданный подарок в день его рождения. Выдвинувшись 30 ноября в сторону деревни Ля Реформа, войска Вальдеса попали в засаду. В ходе перестрелки одна из пуль, пролетев на расстоянии вытянутой руки от нашего героя, поразила стоящего рядом гнедого жеребца. В царившей вокруг суматохе время для Черчилля стало замедляться. Он бросил взгляд на раненое животное. Пуля попала между ребер, багровая кровь по глянцевой каштановой шкуре стекала на землю. «А ведь пуля прошла всего в каких-то тридцати сантиметрах от моей головы», – подумал Уинстон. С тех пор он стал серьезнее относиться к происходящему80.
Примечательно, что Черчилль впервые оказался под огнем не просто в свой день рождения, а именно в день своего совершеннолетия. На этом приключения молодого аристократа на Кубе не закончились. На следующий день, пока разбивали лагерь, Черчилль и Барнс убедили пару офицеров искупаться в реке. Поплавав, они вылезли на берег и начали одеваться. В этот момент послышались выстрелы. Один из офицеров, наполовину одетый, побежал в лагерь за подмогой и привел с собой пятьдесят солдат. Увидев подкрепление, нападавшие ретировались. Ночью войска Вальдеса вновь подверглись нападению, в ходе которого были убиты и ранены несколько человек. Уинстон и в этот раз чудом избежал гибели. Одна из пуль застряла в соломенной шляпе, которой он укрывался во время сна81.
Читая воспоминания и отчеты Черчилля об этих нескольких днях, нельзя избавиться от ощущения, что он получал огромное удовольствие от того, что находился под огнем. Не зря одним из его первых и часто цитируемых афоризмов станет: «Нет ничего более волнующего, чем когда в тебя стреляют и не попадают»82. Не зря его будущие коллеги будут говорить, что «истинным наслаждением» для Черчилля является «нахождение в пятидесяти ярдах от окопов» противника83. А журналисты будут писать, что он обладает «храбростью льва»84.
Второго декабря Черчилль принял участие в качестве наблюдателя в битве при Ля Реформа. Держась рядом с генералом Вальдесом – «очень храбрым человеком», Уинстон «оказался в самой опасной части поля боя», где «достаточно наслушался свиста и жужжания пуль»85. Одна из пуль сразила стоящего рядом с ним испанского солдата. Черчилль извлечет ее из тела убитого и заберет с собой на память86. За проявленную смелость, отвагу и мужество испанское правительство наградило Уинстона и его сослуживца медалью Cruz Rosa – Красный крест87.
Наблюдая за всеми этими эпизодами кубинской кампании, каждый из которых мог закончиться трагично, нельзя не согласиться с ним, что в эту неделю с конца ноября по начало декабря 1895 года его сопровождала «почти сверхъестественная удача»88.
«Почти сверхъестественная удача» будет сопровождать его и дальше. Кубинская же кампания после сражения у Ля Реформы подойдет для Черчилля к концу. Через несколько дней они с Барнсом достигнут побережья, откуда направятся обратно в Гавану, а оттуда в США и домой.
Непродолжительная поездка в Новый Свет оказала большое влияние на дальнейшую жизнь Уинстона Черчилля. Во время посещения Кубы он не только увидел мир, понюхал пороха, обрел новых друзей и недоброжелателей, расширил кругозор, стал взрослее и опытнее, он также приобрел две привычки, которым останется верен до конца своей жизни.
Первая: послеобеденный отдых, сиеста. Активно интересуясь различными средствами повышения работоспособности, Черчилль пришел к выводу, что дневной сон – одно из лучших средств обретения бодрости. «В намерения природы не входило заставить человечество работать с восьми утра до полуночи без освежающего забвения, которое, если оно даже и продолжается всего каких-нибудь двадцать минут, позволяет восстановить жизненные силы», – объяснял он, советуя «не перенапрягать организм» и «в интересах дела или удовольствия, как духовного, так и физического, надвое делить дни и занятия»89.
В 1946 году Черчилля посетил американский производитель звукозаписывающей аппаратуры мистер Гфроерер. Между ними состоялся следующий диалог.
– Какой у вас распорядок дня в Америке? – спросил Черчилль.
– В восемь утра я уже за рабочим столом, с небольшим перерывом на ланч в полдень, я работаю до половины шестого, и так пять раз в неделю, – ответил гость.
