Щаранскому секретный документ, который он отдал корреспонденту «Лос-Анджелес Таймс», который, кстати, изобличен как американский шпион. Если вы согласитесь это подтвердить в суде, то у нас к вам не будет претензий, мы даже не будем спрашивать, как документ у вас оказался. Но, если вы откажетесь, придется отвечать по всей строгости закона.
– Послушайте, молодой человек, – сказал отец. – Зачем вы мне рассказываете небылицы? Щаранский заходил пару раз, приносил посылки от сына. Про секретные документы от вас в первый раз слышу. Я вам сразу заявляю, что больше сказать мне нечего, ни на какой суд я не пойду и показаний подписывать не буду – делайте со мной, что хотите. Кстати, распорядитесь принести мне бутерброды. У меня, знаете ли, диабет, и я на инсулине: если мне вовремя не поесть, могу впасть в кому и умереть – что вы тогда будете делать?
Допрос продолжался восемь часов и не принес никаких результатов – отец уперся, несмотря на все уговоры, обещания и угрозы. К вечеру его отпустили. Когда он вышел из Лефортова, у «Жигулей» были прорезаны все четыре шины, и ему пришлось ковылять до перекрестка и долго ловить такси.
* * *
– Tвой отец очень смело себя вел, – сказал заместитель Нехемии, Яка Янай, рыжий балтийский еврей, чем-то напоминавший моего деда, когда неделю спустя я пересказывал ему содержание допроса отца.
– Он был предупрежден и знал, чего ожидать, – сказал я.
– Это как? – удивился Яка.
– Мне позвонил Боб Тот и предупредил, что отца могут вызвать по делу Щаранского. Ну а я, естественно, предупредил отца. Роберт Тот – московский корреспондент «Лос-Анджелес Таймс», – по сценарию Конторы, был тем самым «агентом ЦРУ», которому Щаранский якобы передавал секретные материалы. Через три месяца после ареста Щаранского Боба задержали, привезли в Лефортово и несколько дней допрашивали по поводу двух его статей, которые, по утверждению следователя, содержали секретную информацию. По вечерам его отпускали домой, но паспорт отобрали. От Боба требовали, чтобы он назвал свои источники. После трех дней допросов Боб, по совету американского посольства, назвал Щаранского, после чего его выслали из СССР.
Как только Боб приземлился в Лондоне, он разыскал меня, чтобы сообщить, что в отношении одной из его статей следователь интересовался моим отцом. Статья была опубликована в конце 1975 года и называлась «Скандал в советском ядерном институте»:
«МОСКВА – В ведущем советском ядерном институте объявлен выговор начальнику лаборатории и произведена перестановка руководства отдела – и всего лишь потому, что один из сотрудников подал заявление на выезд в Израиль. Об этом говорится в секретном протоколе заседания парткома, который был предоставлен в распоряжение Л-А Таймс… Наказанному зав. лабораторией Юрию Лазуркину и двум другим биологам-евреям запретили преподавательскую деятельность. Самым известным из них является Роман Хесин, член-корреспондент Академии наук в области молекулярной генетики и биохимии. Эти события в Курчатовском институте начались в сентябре, после того как биолог из лаборатории Лазуркина, по имени Эдуард Трифонов, подал заявление на эмиграцию…»
Далее следовали прямые цитаты из решения партбюро, из которых было видно, что Боб действительно держал в руках Курчатовский протокол.
Скандал заключался не столько в сути истории, сколько в факте утечки. Курчатовский институт был режимным учреждением, головным институтом «Средмаша», многие его отделы имели прямое отношение к государственной тайне. Внутренние институтские документы – такие, как этот протокол, – имели гриф «Секретно», их давали читать под расписку только ограниченному кругу лиц, и их нельзя было копировать. То, что копия попала в «Лос-Анджелес таймс», означало в первую очередь, что существовал канал утечки курчатовских документов. Кто знает, что еще могло утечь? Безусловно, это было ЧП первого разряда.
– Следователь хотел знать, как у Щаранского оказался протокол, – сообщил по телефону Боб. – Я поначалу ответил, что его мне передал отказник, который уехал. А он говорит: «Бросьте, мы знаем, что вы получили его от Щаранского, а тот – от профессора Гольдфарба». Они все знали!
Яка Янай записывал каждое мое слово.
– У тебя есть версия, как он мог попасть к твоему отцу?
– Есть, но этого я тебе не скажу.
– Хорошо. Как ты считаешь, может ли это быть основанием для обвинения в шпионаже?
– В шпионаже – нет, скорее в разглашении гостайны. Что мне совершенно непонятно, так это зачем Тот назвал Щаранского своим источником. Журналист не должен раскрывать своих источников даже под страхом смерти. Я его спросил: «Боб, зачем ты дал показания на Толю?», а он замялся и говорит: «Мне так посоветовали в американском посольстве». Как посольство могло дать ему такой совет? Честно говоря, я ничего не понимаю – может, ты мне объяснишь?
– А ты знаешь, о чем была вторая статья? – ответил Яка вопросом на вопрос.
– Еще бы! – сказал я.
Яка только грустно вздохнул.
Вторая «шпионская» статья Боба Тота, опубликованная в конце 1976 года, называлась «Россия косвенно раскрывает свои секреты»:
«МОСКВА – Сотни советских евреев получают отказы в эмиграционных визах на основании „знания государственной тайны” без всяких разъяснений, в чем эта тайна состоит.
Но в результате советские власти косвенным образом разглашают многочисленные учреждения и проекты, в которых, судя по всему, ведутся секретные и, возможно, военные разработки. В этот список входят:
три метеорологических и четыре океанографических корабля, которые западные спецслужбы давно подозревают в шпионской деятельности;
шесть академических институтов, НИИ химической промышленности, Институт биологического синтеза, Институт гражданской авиации и картографический отдел бюро прогнозов погоды;
многочисленные лаборатории с безобидными названиями, которые часто называют „ящиками”, так как их настоящие адреса скрыты номерами почтовых ящиков: например, Экспериментальное КБ Министерства химической промышленности…»
Когда я в первый раз прочитал эту статью в International Herald Tribune, я чуть не подпрыгнул: ведь это же наша идея – составить черный список учреждений, где работали отказники, чтобы организовать международный бойкот. В статье было сказано «сотни учреждений», и приведена статистика – значит, список готов. Дата публикации – ноябрь 1976 года, значит, Щаранский передал список в прессу сразу после победы Джимми Картера, когда было ощущение, что новая администрация займет активную позицию в отношении прав человека в СССР. Увы, Картер не оправдал наших надежд; начав президентство с демонстративной поддержки диссидентов и отказников, в течение полугода он заметно сбавил тон. В начале 1977 года были арестованы Орлов, Гинзбург и Щаранский. И вот сейчас злополучная статья Тота лежит на столе у сидящего передо мной израильского шпиона и выглядит отнюдь не как грозное оружие в борьбе с советской властью, а скорее как оружие советской власти против нас самих.
– Должен признать, – сказал я, – что Нехемия был прав, когда отговаривал нас от этой затеи. Ясно, что черный список будет использован против Щаранского. Но если хочешь знать мое мнение, то я бы не отступал, и именно сейчас организовал бойкот по всему черному списку. Нападение – лучшая защита. Ведь вопрос о том, ведутся ли в этих учреждениях военные разработки, – по-прежнему слабое место противника.
– А ты не думаешь, что ваш черный список мог быть операцией ЦРУ? – вдруг ошарашил меня вопросом Яка.
Я посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Яка, черный список придумали Лернер, Щаранский и я. По мотивам моего успеха по теме генетики. Ты хочешь сказать, что мы работаем на ЦРУ?
– Нет, не хочу. Но что ты скажешь о показаниях Липавского?
Саня Липавский был скользким типом с ухоженными усиками и бородкой, плохо маскировавшими безвольное лицо. Он некоторое время крутился около Щаранского и даже снимал с ним на паях квартиру. Он, безусловно, мог знать о черном списке. За десять дней до ареста Щаранского в «Известиях» появилось письмо Липавского, в котором он признавался, что вместе с Щаранским был завербован ЦРУ. По словам Липавского, на ЦРУ работали также Володя Слепак, профессор Лернер и Виталий Рубин, а также американские журналисты Джордж Кримски из АП, Альфред Френдли из «Ньюсуика», Боб Тот из «Лос-Анджелес таймс», Питер Оснос из «Вашингтон Пост» и Крис Рен из «Нью-Йорк таймс», то есть вся моя московская компания.
– Яка, это полная
