разработке плана восстания. Член Северного общества. Осужден на 20 лет каторги; провел в одиночном заключении 18 лет.
«Хилый от рождения, он всю жизнь отличался нервностью, душевной неустойчивостью. Рано развились в нем
мистическая религиозность и повышенная вдумчивость… Участвуя в кампании 1813—15 гг., Батенков проявил “чрезмерную храбрость”… В 1816 г., вследствие столкновения с начальством, вышел в отставку… По собственному неоднократному признанию, Батенков постоянно мучительно заботился о том, чтобы “обратить на себя какое-нибудь внимание”… Отставка сильно озлобила Батенкова и была внешним поводом, толкнувшим его на сближение с главными деятелями Северного общества. Однако о 14 декабря он не был предупрежден, в восстании не участвовал и принес присягу. Последующее поведение Батенкова до и после ареста было двусмысленно. Он отрицал свое участие в Тайном обществе и в подготовке восстания. В показании же 18 марта 1826 г. он отрицает все прежние показания, ссылаясь на “припадок”, и признает себя главным деятелем движения». (Елачич, 1991, с. 733.)
«Скажите: светит ли луна? / И есть ли птички хоть на воле? / И дышат ли зефиры в поле? / По-старому ль цветет весна?» (Батеньков Г.С. «Одичалый,», 1827.)
«Катастрофа 14 декабря, упреки некоторых декабристов в отсутствии на Сенатской площади (где, впрочем, заранее ему не назначалось никакой роли), долгое ожидание ареста (конец декабря) обусловили психологический срыв Батенькова на следствии… Долгие годы в тюрьме (до 1844) ему была доступна лишь одна книга — “Библия” (которую он переводил на несколько языков); прочитанная, по его словам, “сотню раз”, она укрепила его религиозное умонастроение и наложила отпечаток на стиль его поэтической и публицистической речи… В Петропавловской крепости Батеньков близок к самоубийству, каждую ночь ждет смерти, не надеясь дожить до утра — состояние, воплощенное в стихотворении “Узник”… В иных стихотворениях тюрьма даже поэтизируется: ее безмолвие и пустынность позволяют узнику сосредоточивать дух». (Илюшин, Рогинский, 1989, с. 174.)
«Одна несчастному отрада: / Покой — в забвеньи гробовом, / Во уповании — награда». (Батеньков Г, С. «Одичалый», 1827.)
«В 1828 г. Батеньков намерен был голодом и бессонницею лишить себя жизни и показывал признаки сумасшествия, а в 1835 два раза представлял через коменданта запечатанные пакеты на высочайшее имя, в коих оказались записки его бессвязного и запутанного содержания, обнаруживающие в нем явное помешательство ума». (Нечкина, 1988, с. 15–16.)
«Однако душевная болезнь Батенькова продолжалась, временами принимая острые формы, что особенно сказалось в “Писаниях сумасшедшего”: это своего рода тюремный дневник и одновременно философский трактат, фактически недоступный пониманию. Вылечился Батеньков лишь на свободе…в “Писаниях сумасшедшего” некоторые сбивчивые мысли излагает ритмической прозой, создавая иллюзию скороговорки юродивого, бормочущего заговор или заклинание». (Илюшин, 1971, с. 175.)
«Одиночное заключение сильно повлияло на Батенкова, рассудок временами покидал его, он забывал некоторые слова, потерял счет времени, о многом совершенно утратил понятие». (РБС, т. 2. с. 571–572.)
Все литературное творчество преуспевающего государственного чиновника так и могло бы ограничиться сочинительством шуточных стихотворений. Однако крутой и неблагоприятный поворот в судьбе, длительное одиночное заключение (по малопонятным для историков причинам, Батенъков единственный из всех осужденных декабристов провел 20 лет в одиночке Петропавловской крепости, несмотря на объявляемые амнистии) вызвало одновременное появление ситуационно обусловленного психического расстройства и проявление поэтического таланта. Неудивительно поэтому и содержание творчества. После освобождения психические нарушения постепенно проходят, а пробужденный к жизни психозом поэтический талант сохраняется.
БАТОРИ (Batory) ЕЛИЗАВЕТА (Эр-жебет) (1560–1614), последний потомок венгерского дворянского рода; супруга графа Ференца Надашди.
«Во время долгих отлучек мужа Эр-жебет, чтобы развеять скуку, увлеклась черной магией. С помощью Торко, своего слуги и злого гения, графиня начала с того, что приказала похитить и замучить несколько молодых крестьянок. А после смерти мужа в 1600 г. Эржебет полностью предалась своему пагубному увлечению… все свидетельства отмечают, что она с большим удовольствием пила кровь своих жертв и даже наполняла ею свою ванну в надежде как можно дольше сохранить юность и красоту». (Маринъи, 2002. с. 34–35.)
[С именем Елизаветы] «…связаны самые страшные легенды об употреблении ею. с целью возвратить себе молодость, ванн из крови специально убитых для этого множества жертв…В этом случае дело шло об актах баснословной жестокости, жертвами которых пали, по меньшей мере последовательно 37 служанок, о чудовищных преступлениях на пстерически-деге-неративвой почве (семья Батори, очевидно, страдала наследственной психопатией)…Однако первичным побудительным моментом постепенно усиливавшегося “кровавого помешательства” служили, по-видимому, не столько эротическп-половые импульсы, сколько известные мистические и суеверные представления». (Эйленбург, 1896, с. 122–123.)
«Самое большое число жертв, приписываемое женщине-убийце, составляет 650. Ею была венгерская графиня Елизавета Батори (1560–1614). На суде, состоявшемся 2 января 1611 г., один из свидетелей показал, что видел составленный ею список, в котором указывалась именно эта цифра. Утверждалось, что все жертвы были девушками из окрестных деревень в Чейте, где располагался замок. Она была признана виновной и заточена в своей комнате, где прожила три с половиной года». (Книга рекордов Гиннесса, 1991, с. 216.)
Возможно, мы встретились со сверхценной идеей у примитивной (суеверной) личности. Сверхценные идеи обычно занимают в сознании человека неадекватное доминирующее положение и носят психологически понятный (для того времени) характер. При этом одновременное присутствие у Батори какого-либо психического заболевания при всей кровавой жестокости преступлений совсем не обязательно.
БАТЮШКОВ КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ (1787–1855), русский поэт и прозаик. Глава анакреонтического направления в русской лирике.
«И чашу горести до капли выпил он…» К.Н. Батюшков.
«Судьба Одиссея», 1815
Наследственность
«Двоюродный дед его был душевнобольной, отец был человек неуравновешенный, мнительный и тяжелый, а мать (рожд. Бердяева) вскоре после рождения будущего поэта сошла с ума и была разлучена с семьей; таким образом, Батюшков в крови носил предрасположение к психозу». (Лернер, 1991, с. 741.)
[Отец] «…нрав его был неровен и своеобычен (странен)». [Сестра] «…была больна умопомешательством». (Сега-лин. 1925а, с. 63.)
«В 1829 г. его сестру Анну Николаевну постиг тот же недуг, которым страдал Константин Николаевич». (Майков, 1900, с. 587.)
К вопросу о психическом заболевании
[Письмо от 26 июля 1810 г.] «…У меня в голове сильный ревматизм, который набрасывает тень на все предметы… Теперь я в те короткие минуты, в которые госпожа болезнь уходит из мозгу, читаю Монтаня2,1 и услаждаюсь». (Батюшков, 1985. с. 225.)
[Письмоот 10июня 1813 г.] «Ясума
