Но так только казалось — в ту пору, когда многие молодые люди всерьез увлекались марксизмом, Бёрджесс стал членом подпольной коммунистической группы. Прежде чем прийти к такому решению, он прочел огромное количество теоретических трудов не только классиков марксизма-ленинизма, но и многих иных мыслителей как современности, так и прошлого. В разговорах и спорах Бёрджесс нередко обращался к Марксу, с легкостью приводил на память его цитаты. Полученные знания и критическое отношение к происходящему в обществе — не будем забывать, что это были времена Великой депрессии, затронувшей не только США, но и страны Европы, — и подвигли его на разрыв с ним, на нарочитое отмежевание от пресловутого «буржуазного мировоззрения» и образа жизни. Уже на третьем курсе он участвовал в студенческой забастовке в пользу обслуживающего персонала Тринити-колледжа. И забастовка закончилась победой трудящихся. Организовывал митинги и забастовки водителей городских автобусов и уборщиков улиц, в которых сам также принимал участие. Кроме подобной «политической активности», весьма напоминавшей позицию российского студенчества начала XX столетия, его отличала еще и яркая «богемность», которая сохранилась у Бёрджесса фактически на всю жизнь: он очень небрежно одевался («Я никак не мог понять, — вспоминал один из его кураторов, — почему на близком расстоянии он выглядел как бродяга, хотя шил свои костюмы у лучшего лондонского портного»), много пил, проявлял агрессивность в спорах. При этом ему всегда нравились компании, он охотно вращался в самых разных кругах общества, легко и быстро сходился с людьми, имел множество приятелей и знакомых — окружающих привлекали его обаяние, остроумие и высокий культурный уровень. Можно смело утверждать, что его интеллект просто покорял.
Подобный стиль жизни неизбежно стал отрицательно сказываться на результатах учебы. Как свидетельствовал Юрий Модин, сотрудник лондонской резидентуры, свой третий год пребывания в Кембридже Бёрджесс «завершил довольно бесславно. Мне кажется, он даже не сдавал выпускных экзаменов из-за тяжелой болезни в последнем семестре. Это не помешало Гаю заняться в 1933–1934 годах написанием труда “Буржуазная революция в Англии в XVII веке”. Так же называлась его работа, которую он готовил для получения степени доктора философских наук. Но, в конце концов, Бёрджесс забросил и это…».
В то самое время, в 1934 году, Гай Бёрджесс побывал сначала в Германии, а затем поехал в Советский Союз, желая, как он говорил, «своими глазами увидеть разницу двух систем, двух государственных устройств — советского и фашистского». Скажем, что как историку ему очень повезло: 30 июня 1934 года в Берлине произошла знаменитая «ночь длинных ножей», когда эсэсовцы уничтожали недавних своих соратников — штурмовиков. Как пишут в исторической литературе, это была «первая волна массовых убийств в Третьем рейхе. 83 человека были убиты без суда и следствия, без права на защиту, оказавшись жертвами партийно-клановой разборки». В общем, фашизм предстал перед ним во всей своей красе.
Зато в СССР, благодаря заботе Иностранного отдела НКВД, небольшую группу британских студентов, в которую входил Бёрджесс, принимали в полном смысле «на высшем уровне».
В Ленинграде с ними встретились член Западного бюро Коминтерна Иосиф Пятницкий и «любимец партии», ее тогдашний теоретик Николай Бухарин, который имел с гостями продолжительный разговор о том, что только коммунисты могут реально противостоять фашизму.
Побывав в Ленинграде и Москве, молодые представители британского истеблишмента не выразили большого восторга от того, как живут люди в стране победившего пролетариата. Однако разочарую любителей проводить параллели между «двумя тоталитарными режимами»: подобных параллелей Бёрджесс не углядел, и его выбор в пользу СССР был осознан и однозначен — свою жизнь он решил посвятить борьбе с фашизмом. Правда, потом эта поездка в Советский Союз оказалась для Гая неким skeleton in the closet — «скелетом в шкафу», и когда возникали известные подозрения, приходилось объяснять, что она была вызвана исключительно «юношеской любознательностью» и что Бёрджесс не только не был завербован там «большевиками», но и полностью разочаровался в советской действительности, вследствие чего вышел из компартии у себя на родине…
Тут он говорил полуправду: в СССР его действительно никто не вербовал: в поле зрения нелегальной лондонской резидентуры советской разведки он попал еще у себя на родине и с помощью своих друзей — Кима Филби и Дональда Маклина был привлечен Арнольдом Дейчем к сотрудничеству на идеологической основе. Бытует мнение, что именно «богемность» Бёрджесса прежде всего привлекла к нему внимание разведки, хотя на самом деле всё было совсем наоборот. Его негативные качества поначалу настроили против него и резидента Александра Орлова, и его помощника Арнольда Дейча. Только ручательство товарищей, и в первую очередь — Филби, позволило решить вопрос в его пользу. Они характеризовали Бёрджесса как «очень способного и авантюрного малого, могущего проникнуть всюду». Что ж, определенная доля авантюризма разведчику необходима — хотя известно, что просто авантюристом он быть не может.
Итак, в январе 1935 года Гай познакомился со «Стефаном», он же Дейч, и принял его предложение о сотрудничестве. Бёрджессу был присвоен оперативный псевдоним «Медхен» (затем он был также и «Паулем», и «Хиксом»). Вот тут как раз ему и пришлось проявлять свою «авантюрность», потому как официально Бёрджесс вновь «ложился на другой курс». Он четко и логично объяснил своим друзьям — студентам и преподавателям, что порывает с марксизмом, в котором разочаровался, и видит германский фашизм как «светлое будущее человечества». Вести подобные разговоры «в лоб», ни с того ни с сего начиная их самому, было нельзя, и перед своими собеседниками Гай представал в виде этакого байроновского Чайльд Гарольда, скрывающего душевное разочарование под тонкой иронией. Вроде бы получалось…
По окончании Кембриджа Гай обосновался в Лондоне, полностью и окончательно порвав связи со своей подпольной организацией. Фактически он поступил «на службу к капиталу» — стал советником по финансовым делам у матери Виктора Ротшильда, своего товарища по Тринити-колледжу. Затем занял должность парламентского ассистента у молодого и крайне правого парламентария Джека Макнамары, члена Общества англо-германской дружбы. В результате он сумел существенно расширить круг своих знакомств, обзавелся весьма серьезными связями в различных слоях высшего общества.
В конце 1935 года Бёрджесс поступил на работу в Британскую радиовещательную корпорацию — ту самую легендарную Би-би-си, что впоследствии так хорошо узнали в СССР… Для работы на радио выпускник Кембриджа имел все необходимые качества: кроме высокого уровня образованности и широчайшего кругозора, он отличался коммуникабельностью, умением устанавливать знакомства и связи в различных кругах общества — в том числе и в самых высоких, к которым он и сам принадлежал по своему происхождению. Как известно, наличие подобных навыков и личных качеств очень ценно не только для журналиста, но для и разведчика. На радио Бёрджесс в основном занимался вопросами внутренней политики, вел ставшую вскоре популярной программу «Неделя в Вестминстере». Совсем не случайно в его передачах все чаще появлялись люди, которые у нас именуются «выходцами из спецслужб», или даже имевшие к таковым непосредственное отношение в то время. Можно понять, что журналистская работа давала Гаю большие возможности и для сбора информации, и для поддержания контактов со своими связниками из Центра.
