Но если вы были неаккуратны, неряшливы в технике или невнимательны к математике, были неточны, то появлялся другой Гордон Мур – не злой, а отстраненный, холодный, разочарованный. С этих пор он не будет относиться к вам менее вежливо, но больше никогда не станет воспринимать вас всерьез. Гордон Мур мог быть добряком, но он также всегда был точен.
За годы Гордон научился принимать славу своего закона и уникальную известность, пришедшую вместе с ним. «Я долго стеснялся называть его Законом Мура, но потом как-то привык. Я готов приписать себе честь за него, – посмеивался он. – Но все, что я в действительности сделал, – это предсказал возрастание сложности интегральных схем и связанное с этим уменьшение цены».[63]
Однако кажется, что здесь все не так просто. Гордон Мур стал гордиться своим законом вовсе не вопреки тому, что он охватил последние пятьдесят лет истории чипов памяти, бизнеса полупроводников, индустрии электроники и даже ритма развития современной цивилизации, а благодаря всему этому. В конце концов, Гордон знал, что ему удалось вывести правильную формулу для быстро растущей области новой индустрии и эта формула оказалась настолько точной, что описала дух времени. Даже Ньютон и Максвелл этого не сделали. И даже после того, как микросхемы устареют, возможно, Закон Мура все еще будет иметь влияние на человеческое существование, как он это всегда делал: не закон сам по себе, а неумолимость вечного прогресса – как величайший завет Кремниевой долины.
Он был простым человеком с необычным умом, так что по-своему Гордон Мур – гораздо более экзотическое существо в Кремниевой долине, чем любой из равных ему технических магнатов – с их пышностью, заскоками и дорогими игрушками. Он также редкий представитель основателей Долины, потому что он был единственным коренным жителем, родившимся среди холмов прибрежного города Пескадеро и выросшим на севере Долины – в городе Редвуд-Сити полуострова Сан-Франциско.
Закон нитью тянется через историю семьи Муров. Если Гордон был «законодателем», то его отец стоял на страже закона – констебль, затем шериф всего западного берега округа Сан-Матео, полосы суши в несколько миль в ширину (от гор на востоке до Тихого океана на западе) и более 70 миль в длину (от юга Сан-Франциско до севера Санта-Круза).
Сегодня, если не считать городок Халф-Мун-Бэй, эта полоса суши в основном не заселена, на ней раскинулись национальные лесные парки. Гордон шутил, что Пескадеро – «единственный город в Калифорнии из всех, что я знаю, который теперь еще меньше, чем был пятьдесят лет назад».[64]
Но в 1920-х и 1930-х эта полоса береговой линии была больше похожа на южную окраину Чикаго. Первая автомагистраль, проходящая здесь вдоль берега, была испещрена «ресторанами», предлагающими в основном контрабандное виски богатеям, которые спускались из Сан-Франциско или холмов Берлингейма, чтобы промочить свои сухие горла. Выпивка приходила из Центральной Калифорнии или даже Лос-Анджелеса либо доставлялась катерами, которые перегружали ее из кораблей, зацепленных якорем за пределами трехмильной полосы территориальных вод. Пачка контрабандной выпивки легко могла быть доставлена на один из многочисленных закрытых берегов, затем навалена в автомобиль и после этого проехать на двадцать миль на север – и кораблю не приходилось рисковать, вступая в пролив Золотые Ворота.
В то же время бо́льшая часть этой береговой прибрежной равнины была заполнена фермами – тыквы, артишоки, арбузы, все, что росло туманным, ветреным летом и теплой, чистой осенью, – на которых работали европейские или мексиканские иммигранты, жившие в многочисленных временных лагерях. Большинство воскресных вечеров заканчивалось поножовщиной.
В обязанность шерифа Мура входило поддержание правопорядка в этом криминальном регионе. Ранним воспоминанием Гордона Мура было то, как его отец берет ружье и идет вечером на работу. И шериф Мур был очень хорош в работе. Ростом за метр восемьдесят и более 90 килограммов весом, бесстрашный, он часто бросался в гущу барных потасовок, чтобы их разнять. Его хорошо знали за умение уличить в обмане, находчивость в поимке контрабандистов и раскрытии их доставок. «В те дни почти не было криминальных разборок, – вспоминал Гордон, – но мой отец всегда носил с собой ружье».[65]
Неудивительно, что в округе Сан-Матео шериф Мур был легендой, более известной, чем его сын в своем зрелом возрасте. Гордон Мур: «Он был большим, но не огромным, однако он всегда мог успокоить кого угодно». Яблоко от яблони недалеко падает.
В 1939 году, когда Гордону было 10, его семья переехала в Область залива в город Редвуд-Сити. Успехи отца привели к повышению его до заместителя шерифа округа Сан-Матео, самой высокой невыборной должности в округе. Это была работа, которой он занимался весь остаток своей карьеры.
Для Гордона, «пляжного мальчика», как он себя назвал, переезд прошел легче, чем он ожидал. Редвуд-Сити тогда еще не был многолюдным скоплением под башнями Oracle, которым является сегодня, он стоял тогда на берегу другого моря: моря вишневых, сливовых и черносливовых садов, простирающихся на тридцать миль – до Южной долины. В этом море было несколько миллионов деревьев. Города полуострова, уже давно соединенные в единый ряд жилых микрорайонов и промзон, тогда были лишь оазисами железнодорожных станций и крошечных розничных кварталов, почти равномерно разделенных на промежутки, как бусины на нити El Camino Real, – от южного Сан-Франциско до Сан-Хосе.
В Редвуд-Сити, на берегу сверкающего моря, молодой Гордон был почти настолько же свободен, как был в Пескадеро. И так же, как это было в случае с предыдущим поколением многообещающих технологов с любительским радио (Фред Терман) и последующими поколениями будущих предпринимателей Долины с компьютерами и Интернетом, поколение основателей современной Кремниевой долины – подобных Нойсу с его планером – почти все целиком тяготело к прикладной науке. Мур был, возможно, особым случаем. Его склонность к химии быстро привела к созданию химической лаборатории, которую он сделал в семейном гараже: «Это были те дни, когда вы могли заказать почти любые химикаты, какие только захотите, почтой. Это было фантастически. Те вещи, которые вы могли купить в то время, давали возможность отлично позабавиться».
Как и большинство юных химиков, Мур вскоре стал делать взрывчатку. Как он сказал в телевизионном интервью, «я получал небольшие производственные партии нитроглицерина, который превращал в динамит. Я сделал несколько самых классных фейерверков [тогда он поднимал обе руки], и у меня все еще все пальцы на месте!» Затем он констатировал факт: «Те времена были проще. Если бы сегодня я делал ту взрывчатку, которую делал в те дни, скорее всего, у меня были бы неприятности».
