Математические выводы окончены. Но, как ни странно, Константин Эдуардович не испытал удовлетворения. Языка математики, обычно такого емкого и вполне исчерпывающего, на этот раз ему не хватало. Расчеты дали опору фантазии, и она разыгралась не на шутку. Циолковский-ученый звал себе на подмогу Циолковского-писателя.
«В этом же году, – вспоминал он впоследствии, – после многих вычислений я написал повесть „Вне Земли“, которая была помещена в журнале „Привода и люди“ и даже издана особой книгой.»9
Читатель этой повести не найдет на ее страницах ярких человеческих образов. Искусство раскрывать характеры людей не было доступно Циолковскому. Но зато в ней щедро представлено другое, без чего немыслимо подлинно художественное произведение, – бездна мыслей, множество правдивых, ярких и очень точных описаний.
Основа всех событий повести – международное сотрудничество ученых. И тут Константин Эдуардович оказался провидцем. Время, до которого он не дожил, подтвердило: да, именно так, коллективно, удалось совершить крупнейшие открытия XX столетия! Многолетние поиски исследователей разных стран освободили энергию атома. Работы, начатые некогда Циолковским, впитав в себя множество разнообразных достижений современной техники, привели человечество к прорыву в космос.
Герои повести «Вне Земли» поселились в замке, расположенном между отрогами Гималаев. Их было шестеро: француз Лаплас, англичанин Ньютон, немец Гельмгольц, итальянец Галилей, американец Франклин и русский Ломоносов, впоследствии переименованный в Иванова. Неспроста наделил их Циолковский именами людей, прославивших свои народы в науке, сделал русского ученого душой нового дела, инициатором первого космического путешествия. Примечателен и разговор, с которого началась работа интернационального коллектива исследователей. Многое в интонациях и репликах ученых созвучно сегодняшнему дню.
«– Русский, вероятно, придумал гигантскую пушку, – перебил, в свою очередь, американец Франклин. – Но, во-первых, это не ново, а во-вторых, абсолютно невозможно.
– Ведь мы же это достаточно обсудили и давно отвергли, – добавил Ньютон.
– Пожалуй, я и придумал пушку, – согласился Иванов, – но пушку летающую, с тонкими стенками и пускающую вместо ядер газы... Слышали вы про такую пушку?
– Ничего не понимаю! – сказал француз.
– А дело просто: я говорю про подобие ракеты».
Итак, ракета! Циолковский уверенно произнес это слово. Сомнений не было – он нашел то, что искал. Ключ ко входу во вселенную подобран. И устами русского ученого Константин Эдуардович заговорил в полный голос о грандиозной ракете.
В Иванове легко узнать автора. Обратите внимание, как представляет Циолковский Иванова читателям: «...большой фантазер, хотя и с огромными познаниями, он больше всех был мыслителем и чаще других возбуждал те странные вопросы, один из которых уже обсуждался в истекший день нашим обществом». Другая деталь, заставляющая вспомнить годы юности Циолковского: в разгаре научной дискуссии у Иванова – голодный обморок. Увлекшись проектом, он несколько дней ничего не ел. Ну и, наконец, главное, что роднит автора и его героя, – это идеи Иванова, хорошо знакомые нам по трудам Циолковского.
Однако, описав в первых главах подготовку к путешествию в занебесье, Константин Эдуардович отложил повесть. Времени мало. Нужно торопиться с обработкой результатов опытов в аэродинамической трубе. Циолковский углубился в составление отчета для Академии наук. Героям «Вне Земли» пришлось полежать в папке, ожидая своего часа. Циолковский выпустил их в свет почти двадцать лет спустя, когда в 1918 году повесть начала печататься на страницах журнала «Природа и люди».
Правда, закончив аэродинамические исследования, Циолковский вернулся к проблемам космоса. На этот раз это случилось не в свободной от расчетов литературной форме. Константин Эдуардович изложил свои мысли в большой, серьезной работе «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Новый труд увидел свет при обстоятельствах не совсем обычных.
Несколькими страницами ниже я расскажу историю публикации «Исследования мировых пространств реактивными приборами». Эта работа увидела свет в 1903 году при весьма загадочных обстоятельствах. Однако прежде чем перешагнуть через рубеж, отделяющий XIX век от XX, перед тем как добраться до 1903 года, необходимо вспомнить о толике внимания, какую подарило Циолковскому уходящее XIX столетие.
11 октября 1897 года под рубрикой «Местная хроника» «Калужский вестник» напечатал небольшую заметку «Нет пророка в отечестве своем». Вряд ли пришлось вспоминать об этой заметке, не напиши ее автор одну фразу: «Почему же русские ученые сочли нужным „замалчивать“ г. Циолковского?»
Короткая реплика провинциального журналиста, чуть-чуть обиженного за своего земляка, вновь привела к Циолковскому человека, однажды оказавшего ему неоценимую услугу.
Гость Константина Эдуардовича – Павел Михайлович Голубицкий. Снова, как десять лет назад в Боровске, беседуют эти два человека. Добрым словом они поминают недавно скончавшегося Столетова. Снова рассказывает Циолковский о своей борьбе, о планах и замыслах, о преградах, мешающих осуществить исследования, необходимые зарождающейся науке о полете.
Голубицкий весь внимание. Он знакомится с аэродинамической лабораторией Константина Эдуардовича, осматривает первые, очень грубые и несовершенные, приборы. Листает оттиски статей, опубликованных за те десять лет, что они не видели друг друга. Голубицкому ясно: Циолковский успел добиться многого. Константин Эдуардович сделал бы еще больше, будь у него мало-мальски сносные условия для работы.
Не прошло и недели, как в «Калужском вестнике» появилась огромная статья, озаглавленная явно наперекор заметке «Нет пророка в отечестве своем». Статья называлась «О нашем пророке».
Мне довелось прочитать эту статью в Ленинграде, в одном из залов Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. И даже теперь, более полувека спустя, ощущаешь волнение и страсть, с которыми она написана. Свои лучшие гражданские чувства выплеснул Голубицкий в жарком, пламенном призыве помочь Циолковскому.
«Я ушел от Циолковского с тяжелыми думами, – писал Голубицкий, – с одной стороны, я думал: теперь XIX век, век великих изобретений и открытий, переходная ступень, как пророчил Столетов, от века электричества к веку эфира, а с другой стороны, отсутствие всякой возможности для бедного труженика познакомить со своими работами тех лиц, которые могли бы интересоваться ими.
