Поскольку Рид отказался больше принимать его щедрые дары, Робинсон стал рисовать чубатых казаков, офицеров, хозяина гостиницы, прохожих под окнами. Некоторые из этих рисунков, поразительно острых и точных, вошли впоследствии в книгу, которую Рид написал по возвращении в Америку.
По вечерам, когда казак отлучался, чтобы перехватить стаканчик-другой, Рид вылезал из окна на покатую железную крышу и наблюдал за жизнью городка.
Отсюда были видны длинные унылые здания солдатских казарм, восемь церквей и утопающий в зелени монастырь. Напротив, через улицу, помещались еврейская синагога и хедер, откуда непрерывно доносилось заунывное гудение детских голосов.
Ежедневно перед глазами Рида и Робинсона разыгрывалась трагедия евреев в России. Внизу, под окнами, расстилался отвратительный грязный двор, полный отбросов. На него выходили два покосившихся, облупленных дома, заселенных в невыразимой тесноте еврейской беднотой. Высокий забор отделял двор от улицы. Большие ворота запирались на мощный засов. Двери и нижние окна домов всегда были прикрыты деревянными ставнями. Это делалось для защиты от погромов. Джек записал в своем блокноте несколько грустных фраз: «Тесен мир, где только и разрешено жить евреям в России. Тяжко дышится евреям в черте оседлости».
На семнадцатый день их заключения снова явился полковник и объявил, что американцы могут или вернуться обратно в Бухарест, или ехать в Петроград (Рид и Робинсон, несмотря ни на что, не утратили желания побывать на русском фронте и выбрали Петроград), где, и только где, им могли дать необходимое разрешение.
На всем пути следования американцев сопровождали какие-то пронырливые личности с колючими глазами. На каждой большой станции в купе заглядывал под случайным предлогом жандармский офицер. В конце концов Рид начал первым приветствовать очередную голубую шинель веселыми возгласами:
— Мы тут, мы тут, не волнуйтесь, пожалуйста!
Жандармы сконфуженно покашливали.
Минуло два томительных дня, и Рид, миновав большую, заставленную извозчичьими пролетками площадь, оказался на одной из красивейших улиц, которые ему приходилось видеть.
Под фонарем углового дома он медленно по складам прочитал название: «Невский проспект».
Петроград, так по-русски стала называться столица Российской империи после вступления в войну с Германией, ошеломил Рида. Как очарованный, он часами бродил по гранитным набережным Невы, когда в призрачном свечении белых ночей город казался фантастическим видением. Его поразили прямые как стрела проспекты и улицы, величественные площади неслыханной для экономной Европы ширины, тянущиеся на целую милю прекрасные архитектурные ансамбли. Такой город, восставший на унылых и диких болотах, как по мановению волшебного жезла, мог себе позволить только великий народ. Рид знал и другое — это мановение железной петровской десницы стоило жизни десяткам тысяч безыменных русских крепостных…
Первой заботой американцев в Петрограде было урегулирование их отношений с властями, ибо они уже убедились, что с последними шутки плохи. Джек резонно рассудил, что по крайней мере один человек в Петрограде должен ему помочь — посол Соединенных Штатов Америки. Но тот, увы, оказалось, принадлежал как раз к той категории людей, которая считает оказание помощи ближнему (то есть нарушение привычного течения жизни) помехой своим прямым служебным обязанностям. Почему-то ряды государственных служащих всех цивилизованных стран пополняются именно из их числа.
Господин Джордж Мари, посол США, маленький человек с седыми усами и бесцветными, невыразительными глазами за стеклами очков, оканчивал свой завтрак, когда его покой был нарушен вторжением высокого молодого человека. По некоторым признакам посол безошибочно определил в нем, во-первых, соотечественника, во-вторых, журналиста. И то и другое означало, как валет в гадании на картах, хлопоты и, следовательно, неприятности. Аккуратно вытерев губы салфеткой (он ел яйцо всмятку), посол сухо ответил на приветствие.
Рид представился, объясняя причину, которая привела его в столь сравнительно ранний час в зал ресторана отеля «Астория», где, как ему сообщили, господин посол имеет обыкновение завтракать.
Посол безучастно выслушал его и как-то не очень убедительно сказал:
— Рад вас видеть в Петрограде, мистер Рид.
Потом добавил уже окрепнувшим голосом:
— И позволю дать вам совет: покиньте Россию в самый короткий срок.
— Но почему? — Рид был более чем изумлен.
— Министерство иностранных дел информировало меня, что вы очень, очень беспокойная особа. Вы въехали в Россию с фальшивым паспортом, проникли без разрешения в военную зону, имели при себе письма к еврейским революционерам.
Рид был ошарашен, но все-таки попытался что-то объяснить.
— Но мой паспорт изготовлен в Вашингтоне, в чем вы легко можете убедиться. Писем ни к каким еврейским революционерам у меня не было в помине. Видимо, речь идет о списке американских граждан, который мне передал ваш коллега в Бухаресте. В этом вы тоже можете легко убедиться. Что же касается разрешения посетить фронт, это именно то, за чем я обращался ко всем властям, с которыми имел дело.
Вся эта речь с таким же успехом могла быть адресована египетской мумии. Безучастно выждав, когда Рид окончит, посол все тем же ровным, дистиллированным голосом сказал.
— Кроме того, ходят слухи, что вы стреляли по французским траншеям. Еще раз настоятельно рекомендую вам немедленно покинуть Россию.
На этом аудиенция закончилась. Утром следующего дня Джек отправился в американское посольство и был принят первым секретарем мистером Вильсоном. Господин секретарь сообщил Риду, что в ближайшее время Рида вышлют за пределы империи, и дал совет, прямо противоположный сделанному накануне послом:
— Посему ни в коем случае не выходите из своего отеля и не предпринимайте попыток уехать самостоятельно.
Положение становилось отчаянным. В довершение всего Рид и Робинсон довольно быстро и легко заметили, что за ними установлена слежка. Куда бы они ни шли, где бы ни были, их как тени сопровождали удивительно терпеливые личности, одетые под порядочных людей. Из факта их существования американцы вскоре сделали своеобразное развлечение. Например, они садились у открытого окна в номере отеля и направляли на дежурного филера две бутылки из-под пива Филер, думая, что за ним наблюдают в бинокль, начинал в панике метаться по асфальту. В другой раз, выйдя из гостиницы, Рид и Робинсон наняли дорогого лихача и велели ему гнать что есть сил. За первым же углом они остановились. В то же мгновение в них чуть не врезалась вылетевшая из-за поворота пролетка со шпиками.
