Я посмеялась. А она положила мне на тарелку снеди и говорит:
– Сидай – ешь!
Я подумала, что если заберу эту еду в свою комнату, то всех накормлю. Но не могу ж тарелку с собой попросить! И отказалась:
– Спасибо. Но вы ж знаете, что у нас сегодня праздник – выборы. А девчата мои голодные.
– А как же – общежитие, кто ж вам сварит? – посочувствовала Евдокия Ивановна.
– Сварил бы каждый, да нечего варить! – отвечаю.
– А я продуктов дам.
– Нет-нет, нам нельзя.
Мне потом девчата сказали:
– Надо же, такую сучку, как ты, послали к Кривоносу! Нас бы послали. Мы бы не только продукты взяли, но еще и шмотье какое-нибудь.
Скромность, конечно, украшает, но голод, который не тетка, делал нас изобретательными и находчивыми. У меня, например, семь знакомых семей имелось, куда мы раз в неделю ходили поесть. Говорю «мы», потому что со мной обязательно кто-то из общежитских увязывался. С этой «традицией» ходить в гости, чтобы набить желудок, у меня связан один комичный случай.
Когда мы были в Коканде в эвакуации, по соседству с нами жила певица Харьковской оперы Марина Днепровская – меццо-сопрано. А муж ее был администратором оперы. Уехав из Коканда, я, естественно, почти и не вспоминала про свою соседку. И вот уже в Харькове случай снова свел нас. В то время как было: если Сталин сидит в своем кабинете до четырех утра, то и все наркомы сидят. Если Каганович, наш нарком, сидит, то и начальник дороги сидит. И начальник службы, и начальник отдела сидят. И мы сидим, потому что вдруг начальнику отдела понадобится какую бумажку вышестоящему руководителю отнести. Я тогда в техотделе работала. И про это наше бдение кто-то доложил начальнику округа Гришину. А у него была своя ложа в каждом театре. Вот он и приказал референту Жорке Кирилюку:
– Отдайте девчонкам, которым пришлось работать ночью, мои контрамарки. Пусть выберут только, что хотят посмотреть.
В газете мы прочли, что в Харьковском оперном в тот день давали «Чио-Чио-Сан». Я и предложила:
– Давайте поедем в оперу.
В театре нам дали программку с либретто. Смотрю – в главной роли Днепровская. Я написала ей на программке: «Марина, пришла тебя послушать. Мой телефон… Роза». И через гримерную попросила передать. Когда Марина позвонила, я ей сказала, что слушала оперу, затаив дыхание.
– А как ты сюда попала? – поинтересовалась певица.
– Да я живу в Харькове.
– А что ж ты меня не нашла?
– Но ты меня тоже не искала.
– Тогда записывай, где меня найти, и мой телефон. Когда ты придешь?
– Маринка, а пожрать что будет? – набралась я наглости.
– Будет, – успокоила она.
– А если нас придет двое? – продолжала наглеть я, зная, что со мной обязательно кто-то увяжется.
Детей у Марины не было. Муж Абрам, как она его звала – личный еврей, на сторону глядел постоянно. Бывало, она достанет у него из кармана носовой платок в губной помаде и бросит какой-нибудь женщине:
– На, свою помаду сама стирай.
А ему потом дома разгон устроит.
В общем, пришли мы в гости с Нинкой Ивановой. Маринка встретила нас нарядная, красиво причесанная. Личный еврей где-то в командировке в Прибалтике, а она, похоже, куда-то тоже намылилась на свидание. Однако обрадовалась мне искренне:
– Розочка, ты пришла? Я рада до смерти. Еду оставлю в моей комнате. Вы ходите тихо, чтобы вас соседи не видели.
– А в туалет можно будет? – спрашиваю.
– Можно, но только ночью, когда соседи заснут. А то они моему Абрашке все докладывают: когда я ушла, когда не ночевала. И мне тогда точно будет выволочка. Вы разговаривайте потихоньку, чтобы они слышали, что кто-то есть, но голоса женские. Чтобы думали, что я дома. Он там, скотина, точно гуляет. А мне, видите ли, нельзя.
Принесла Марина нам еды в комнату. А воды не принесла. Мы селедочки поели, помидорчиков-огурчиков солененьких. Включили радио негромко. Потом захотели писать. Но слышим, соседи всё ходят и ходят туда-сюда.
– Нинка, – говорю, – раз Марина сказала, не надо ходить при них, значит, будем терпеть.
Терпели, терпели, но Нинка не выдержала:
– Все, Роза, я больше не могу – из меня уже льется.
И она берет бокал для шампанского, писает в него и в окно выплескивает. Тогда и я решаюсь – беру второй бокал и тоже писаю и выплескиваю в окно.
– Ух как здорово! – вздыхаю с облегчением.
– А теперь давай шампанского выпьем, – предлагает Нинка и берет со стола уже початую бутылку. И тут до меня доходит:
– А откуда я знаю, в какой бокал ты писала? Нет, не буду.
Тогда Нинка нашла какую-то вазочку для цветов, тщательно ее вытерла. И мы из нее стали пить шампанское.
Маринка, уходя, предупредила, что постучит тихонько в стенку, чтобы мы ей открыли. И мы всю ночь прислушивались. А пришла она только под утро, пьяная в стельку. Повалилась кулем на кровать, попросила только снять с нее блузку – нельзя помять какой-то тонкий шелк. Мы ее раздели, все повесили, сложили аккуратно. И пока соседи не проснулись, перемыли всю посуду тщательно. Маринке же про наш конфуз рассказывать не стали – она же дива, хоть и пьяная. Спросила только ее:
– Маринка, зачем ты пила? Тебе же нельзя.
– Под «Чио-Чио-Сан» можно и под «Тоску» можно, – заверила дива и отключилась.
Глава 20
Деревенские страдания
Это уже после войны было, когда я работала в Харькове в техотделе. Нас послали с шефской помощью в один из колхозов Купинского района. Меня в тот год поставили скирдовать сено в паре с дедом из местных. Приходят возы с сеном, мне его с возов подают, а я на свои вилы подхватываю и через себя перебрасываю. А дед уж там скирдует. Хороший дед оказался. Ему жена давала с собой маленький бочоночек квасу, лепешки и картошку. Он со мной обедом делился и много шутил.
А бабка его рядом стоит, слушает и смеется.
– Ох, бабка, счастливая ты – сама давно не молодуха, а дед у тебя еще бравый, – говорю ей.
– Який он бравый, Розк? – удивилась бабка. – Трухля трухлей. Только языком чесать и может.
На следующее лето мне предложили поехать с шефской помощью в колхоз, который якобы находится на берегу моря. Я, конечно, обрадовалась:
– На Черное море? Поеду. Это ж не сено в степи скирдовать.
– Роз, только ты там пригляди за людьми, чтобы они не голодали. И чтобы работали, – предложило руководство.
– А почему я? – удивилась.
– А мы тебя бригадиром пошлем.
– Не надо бригадиром. Я тоже хочу как все.
В общем, поехали мы по два человека от каждого отдела в колхоз Дарьевка Одесской области, как было написано в путевке. Приезжаем на какую-то станцию, спрашиваем у местных:
– А где тут Дарьевка?
– Вон, выходите на шлях, там гужевой транспорт ходит, с ним и доедете.
