С конца 1918 года в Оптиной стало не хватать хлеба. Братия и старцы терпели голод. О. Анатолий смиренно просил своих духовных чад привозить братии хлеба, а шамординских сестер благословлял ездить в другие губернии выменивать хлеб. И по его молитвам даже в самые отчаянные военные дни находились жертвователи хлеба насущного.
Начавшаяся разруха проникла и в монастырь: зимой в келье старца почти не топили. Попавшаяся на удочку красной пропаганды молодежь била у старца окна, одну зиму келья простояла без стекол, так что в морозные дни застывала в кружке вода. С каждым днем приходили все более и более тревожные слухи. Старец сохранял удивительное спокойствие, тем самым ободряя братию. Однако здоровье его разрушалось.
В 1921 году о. Анатолий принял схиму. Он был так слаб, что не мог держать свечу. После посвящения ему стало лучше, и он сразу же снова стал принимать народ. Люди спрашивали, как жить в это ужасное время. Старец всегда отвечал: «Живи просто, по совести, помни всегда, что Господь увидит, а на остальное не обращай внимания». Более всего новую власть не устраивало пророческое служение старцев, которые в своих наставлениях укрепляли народ не отступать от Православия и с терпением переносить попущенные Богом скорби. Монастырь был объявлен «рассадником контрреволюционной пропаганды».
29 июля 1922 года в Оптину приехала чрезвычайная комиссия. Старца Анатолия долго допрашивали и хотели увезти. После этого он попросил для себя отсрочку на сутки — чтобы приготовиться. Ему грозно сказали, что завтра утром за ним приедут и арестуют. О. Анатолий уединился у себя в келье. К утру сильно ослабел. Келейник поспешил за фельдшером о. Пантелеймоном. Когда они вошли, старец неподвижно сидел в кресле со склоненной набок головой.
Наутро приехала комиссия, спросили: «Старец готов?» — «Да», — ответил келейник и открыл дверь в келью, в которой уже стоял гроб с телом почившего.
Когда копали могилу, случайно задели гроб старца Макария. Тело его было нетленным. Ввиду надвигавшегося закрытия монастыря для всех это стало утешением, знамением и залогом его будущего открытия и прославления преподобных оптинских старцев, которых по традиции хоронили около Казанского собора. По свидетельству очевидцев, могила о. Анатолия несколько дней благоухала неземными ароматами.
Преподобный старец Нектарий
После мирной кончины старца Анатолия (Младшего) поток паломников устремился в келью Старца Нектария. Все ужасы революции и гражданской войны: голод, холод, утраты, противостояние родственников, оказавшихся по разные стороны баррикад, — все это множество скорбей пришлось ему ежедневно переживать со своими духовными чадами. По молитвам старца Нектария люди, утратившие смысл жизни, отчаявшиеся, беспомощные, выходили из его кельи утешенные, хотя он никому не обещал, что беды скоро прекратятся, — наоборот, укреплял, предвидя, что нужно готовиться к еще более тяжким испытаниям. Еще перед революцией старец говорил С. А. Нилусу: «Пока старчество еще держится в Оптиной, заветы его будут исполняться. Вот когда запечатают старческие хибарки, повесят замки на их двери, тогда всего ожидать можно будет». Это время приблизилось вплотную к стенам благословенной Оптиной…
Удивительная метаморфоза произошла с о. Нектарием в стенах монастыря. Удалось ему окончить только церковно-приходскую школу. «Нас ведь с маменькой двое только и было на свете белом, да еще кот жил с нами. Мы низкого были звания и притом бедные: кому нужны такие-то?» А вскоре и маменьки не стало. Отроком будущий старец остался круглым сиротой, добывал хлеб свой, служа приказчиком у богатого купца, который захотел женить красивого и благоразумного юношу на своей дочери. В его родном городе Ельце был обычай во всех важных случаях советоваться со столетней старицей-схимницей Феоктистой, духовной дочерью святителя Тихона Задонского. Схимница же сказала юноше: «Пойди в Оптину к Илариону, он тебе скажет, что делать».
В 1873 году двадцатилетний Николай, как звался в миру будущий о. Нектарий, подошел к реке Жизд-ре, за которой виднелись купола церквей оптинских. Была весна. «Господи, какая красота здесь! — подумал юноша. — Солнышко тут с самой зари — и какие цветы, словно в раю». Разыскал он скитоначальника старца Илариона, а тот отправил его к старцу Амвросию, после беседы с которым Николай навсегда остался в скиту. Трудно было привыкать мирскому юноше к монастырскому суровому уставу, но он старался. По ночам молился, а потому все время ходил с красными глазами от недосыпу. Старец Амвросий пророчески говорил: «Подождите, Николка проспится, всем пригодится», — предсказывая его будущее старческое служение.
Поначалу Николай пел на клиросе, у него был чудесный голос. Однажды он исполнил «Разбойника благоразумного» настолько хорошо, что сам удивился, он ли это пел. А как закончил, то вспомнил, что хороших певчих из скита забирают в монастырь. Тут он стал фальшивить и ему дали другое послушание — пономарить. Вообще, любое послушание Николай выполнял с великим смирением и усердием. И уже старцем всегда обращал внимание на огромное значение послушания, называя его первой добродетелью: Христос ради послушания Отцу Своему Небесному в мир пришел и принял крестную смерть. Так и вся жизнь человека на земле есть послушание Богу. Без послушания человека в первый момент охватывает порыв и как бы жар, жар прогорает и наступает расслабление, охлаждение к делу, человек не может двинуться дальше…
Когда Николай был пономарем, его поселили в келью, дверь которой выходила в церковь. В этой келье он прожил почти двадцать пять лет безвыходно, не разговаривая ни с кем из монахов. Ходил по особо важным случаям к о. Амвросию, которого считал своим старцем, и по благословению Амвросия к о. Анатолию (Зерцалову), которого считал своим духовным отцом.
В мантию с наречением нового имени — Нектарий — Николай был пострижен более чем через десять лет после поступления в скит. И тогда он почти совсем перестал покидать келью, не говоря уж о том, чтобы выйти за ограду скита. Несколько лет окна его монашеской кельи были даже заклеены синей бумагой. Старец Нектарий очень высоко ставил монашество, говорил: «Если и револьвер к тебе приставят, от монашества не отрекайся!» Он считал, что для настоящего монаха «только два выхода из кельи — в церковь и в могилу».
В годы своего полузатворничества о. Нектарий неустанно молился, пребывая в постоянном покаянии, читая святоотеческую и духовную литературу. Это были подвиги для очищения сердца. Но, провидя в о. Нектарии будущего старца для ищущей спасения интеллигенции, оптинские прозорливцы благословили его и на серьезный труд обучения светским наукам. Так произошла удивительная метаморфоза: человек, закончивший лишь церковно-приходскую школу, выйдя из монашеского затвора на общественное служение, свободно беседовал на любые темы с учеными, писателями, художниками. О. Нектарий приобрел обширнейшие знания по многим наукам — истории, географии, изучил французский и латынь, имел представление о современной литературе, живописи.
